Я улыбнулась наивности Роберта. В такие моменты я чувствовала себя старше или, скорее, больше видавшей жизнь.
— Камилла не пойдет против воли отца. Это — позор для семьи, если отец дал согласие, а дочь в самый ответственный момент начнет возражать. Как наша семья будет выглядеть перед другими?
— По-моему, вы слишком паритесь насчет того, что о вас подумают другие, вместо того, чтобы просто наслаждаться жизнью.
— Это — моя реальность, Роберт. Я не могу объяснить всего, но я считаю это правильным.
— А если завтра так сосватают и тебя? — спросил тогда он и с напряжением вгляделся в мои глаза. — Тоже не откажешься? Пойдешь?
Я опустила взор, не хотела представлять себе тот страшный день, когда я все же должна буду выбрать — он или семья. Но моя ситуация отличалась от положения сестры: благодаря тщательной маскировке я не запятнала себя подозрениями, а Камилла спалилась дважды. Желание родителей скорее пристроить ее замуж от греха подальше было, по крайней мере, объяснимым. А я, разумная старшая сестра, продолжу обучение в институте и получу еще больше свободы.
Роберт, опершись рукой о стену, навис надо мной. В последнее время это была его любимая игра — приближаться ко мне на максимально близкое расстояние, не касаясь, от чего я неизменно начинала паниковать, оглядываться и краснеть.
— У меня такого не будет, — отодвинувшись по стене, сказала я. — Если меня будут сватать, родители спросят моего мнения.
— И что ты скажешь? — продолжал настаивать он.
— Откажу, конечно!
Роберт с улыбкой облегченно вздохнул.
Процесс подготовки к свадьбе Камиллы был запущен уже в Москве. Все началось с обзвона многочисленных родственников, продолжилось выбором свадебных платьев по каталогам и интернету, составлением списка приданого и прочими техническими мелочами, неизменно сопровождающими любую нашу свадьбу. Мама не захотела покупать много вещей в Москве, чтобы не тащить их потом с собой, но все равно успела обшарить чуть ли не все торговые центры в радиусе пяти километров от нашего дома.
Поначалу я волновалась за сестру, но она быстро сдалась.
— А что плакать-то, Луиз? — сказала она как-то. — Руслан неплохой парень, а с Низамом мне и правда ничего не светило.
И я успокоилась. Я была рада и за нее, и за себя — первая часть моего плана сработала, сестра выйдет за нашего парня. А там, по окончании института, когда я откажусь от всех кандидатов, которых будут предлагать мне родители, и стану старой девой в глазах большинства чеченских ребят, когда я вырасту психологически, я осмелюсь заикнуться о Роберте. И, может, смогу настоять на своем.
В конце июня мама, отец и Камилла улетели в Грозный, и мы остались одни с Зелимханом. Из-за подготовки к свадьбе родители не сильно следили за моими успехами на экзаменах. Я училась хорошо, не метила в супер-престижный вуз, в общем, не давала им повода для беспокойства. Кроме того, мама частенько поговаривала, что я могла бы вообще никуда не поступать и выйти замуж после окончания школы. Но раз мне так неймется… Они думали, я буду подавать документы на юридический факультет в один непримечательный институт. Юрфак там организовали явно для галочки, так как профиль был совершенно другой. Но после уверений Роберта, что я не просто хорошо, а отлично рисую, что-то во мне перемкнуло, и я решила попытаться пробиться в МГАХИ, на факультет живописи. И отъезд родителей был в этом плане мне только на руку.
Благодаря общению с Робертом я не только стала более уверенной в себе, в своих желаниях, но и научилась безукоризненно врать. Едва смыв с рук краску после вступительного экзамена творческой направленности, я плела брату и маме витиеватые узоры лжи о том, как сдаю дополнительные экзамены по обществознанию и истории. Конечно же, я подстелила себе соломки и обмолвилась, что пытаюсь пройти еще в один вуз, на всякий случай, на что мама ответила «Хорошо, хорошо, дочка. Но в начале августа чтобы вы оба были здесь!» и углубилась в перечисление того, что уже закуплено в приданое Камилле. Ей не хотелось забивать голову тем, что она считала необязательным для своих дочерей.
Двадцать пятого июля я узнала, что поступила на бюджет, и первым об этом узнал именно Роберт. Он орал в трубку поздравления и свистел, а я счастливо смеялась, хотя еще не представляла, как на это отреагируют родители. Дочь-художница… Не самое перспективное направление для девушки. И все же именно то, чем мне вдруг захотелось заняться хоть завтра. Дочь-художница, а зять — рок-музыкнт… Представив эту картину, я засмеялась еще сильнее, уж слишком нереальной она была в моем представлении. Нереальной, но такой желанной.
Перед отъездом, которого так ждал Зелим, я с Робертом встретилась вновь. Брат работал, следить за мной было некому, и в спертом летней жарой воздухе Москвы стоял невыразимый привкус свободы — я ощущала его в легких и всей кожей, когда мы с Робертом шли по одной из тропинок Филевского парка, больше напоминавшего лес.
— Сядем? — кивнул он на пустую скамейку среди высоких тополей и берез.
— Так что, завтра в дорогу?
Я кивнула и впервые за целый год общения смотрела на Роберта дольше трех секунд подряд — наверное, секунд шесть — хотела забрать с собой как можно больше воспоминаний о нем, чтобы не сильно тосковать целый месяц. Мой соучастник преступления — телефон — был чист как слеза младенца. Ни одной фотки, никаких страничек в социальных сетях, где я могла бы общаться с Робертом. Его номер я помнила наизусть и постоянно подчищала истории звонков и переписки по мессенджеру. Паранойя, скажете вы, но история с Камиллой доказала, что страховаться не помешает. Когда сестра будет пристроена, Зелим может обратить свое неуемное желание выслеживать и разоблачать и в мою сторону.
Роберт сидел рядом, поигрывая железной цепью, которую часто крепил к джинсам. Он помолчал, потом закинул ногу на ногу, так что щиколотка оказалась на колене, откинулся на спинку скамейки и зажмурился, подставив лицо редким лучикам солнца, еле пробивавшимся через густую листву.
— Знаешь, чему ты меня научила? — вдруг спросил он, не открывая глаз.
— Чему?
— Ценить прикосновения.
Я бросила взгляд на руки Роберта. Длинные, без лишней холености, музыкальные пальцы теребили цепь. Сколько раз в мечтах я позволяла ему коснуться меня и сколько раз в реальности осаждала эти попытки.
— Я — кинестетик, если ты заметила, — продолжал Роберт. — Маньяк-кинестетик, я бы сказал. Я обожаю трогать людей.
О да, на эту его черту характера я обратила внимание уже давно.
— Я люблю прикосновения, люблю чувствовать человека, с которым общаюсь. Парень, девушка — неважно. Я лапаю всех подряд, — усмехнулся он. — И никогда не придавал этому большого значения. Не помню, сколько раз куда и кого я пощупал! А с тобой… — Тут Роберт открыл глаза и посерьезнел. — Каждый раз, когда я тебя касался… Он словно выжжен огнем в моей памяти. Я помню все до мельчайших деталей, каждую наносекунду каждого момента.
