— Пожалуйста, — я снова сорвалась на рыдания. — Не подставляй меня! Никто не должен знать про нас!
Роберт некоторое время молчал.
— Никто не узнает, Луиза, — чеканя каждое слово, ответил он, наконец. — Но забыть тебя не проси. Этого не будет. Когда наиграешься в благородство, я буду ждать.
Я сбросила звонок и машинально удалила историю вызовов, чуть успокоилась и ополоснула лицо холодной водой. Но едва я вышла из ванной, новая порция слез сдавила горло. Амина усадила меня на кровать, вокруг суетились мама, тетя Хадиджа, жены Хамзата, Магомеда и жена-дагестанка дяди Али, еще пара родственниц, успевших приехать, пока я сидела в ванной.
— Луиза, пойми… — начала опять мама.
— Согласна! — отрезала я.
Не желаю ничего слышать про «позор», «что скажут люди» и прочий подобный вздор, перечеркнувший все мои слабые надежды на счастье! Я иду на этот шаг ради родителей, несмотря на то, что поступок их считаю предательством и никогда не прощу.
Не помню, сколько понадобилось времени, чтобы я хоть как-то смогла взять себя в руки. Думаю, не меньше часа. Кто-то накапал валерьянки, и я, сморщившись, выпила мерзкую жидкость в надежде, что хаос в голове поутихнет. Люди прибывали. Спрашивали, где Камилла. Скрыть такое происшествие, естественно, не получится, и вскоре полный двор соседей и родственниц гудел сплетнями. Кто-то, в основном, молодые девушки из родственниц, шептали мне на ухо слова утешения. Взрослые женщины поздравляли и хвалили за достойный шаг. Я кивала всем не в состоянии вымолвить ни слова. Я выхожу замуж за какого-то парня, которого видела раза два-три в жизни… Руслан Галаев теперь будет моим мужем, будет касаться меня вместо Роберта… Едва я подпускала эту мысль, как грудь раздирали новые рыдания, и в итоге я вообще решила не думать об этом, а представлять свадьбу как некое торжество без каких-либо последствий.
Когда я немного успокоилась… Точнее, когда я устала плакать, на меня надели платье, которое предназначалось Камилле. Не совсем мой размер, но если не слишком туго затягивать корсет, выжить можно. Белое, с кружевом и стразами, оно было взято напрокат, так как купить его наша семья была не в состоянии. Визажистка долго колдовала над макияжем, но в итоге бросила бороться с моими постоянно влажными глазами и накрасила их по минимуму, сделав акцент на губы. Потом прическа. Я сидела перед зеркалом, но ни разу не подняла взгляд на свое отражение. Меня тошнило от белого, тошнило от всякого напоминания о том, что происходит.
Когда ответственная за мой образ девушка, наконец, отступила, в комнату повалили гости — фотографироваться. Это обязательная церемония, пока невеста не покинула родной дом и ее не увезли родственники мужа. Я не улыбалась, и никто не посмел попросить меня улыбнуться, чтобы фотка получилась более выразительной. Фотосессия продолжалась довольно долго, и я впала в оцепенение, машинально обнимая очередную родственницу или знакомую. Однако через некоторое время с улицы донеслись отдаленные гудки — кто-то отчаянно жал на автомобильный клаксон. Звук приближался, как цунами, к нему присоединились другие гудки, и вот уже оглушительное бибиканье затихло перед нашими воротами. Прибыл кортеж жениха.
Меня снова затрясло. Из комнаты вышли все кроме Медины, моей тети со стороны матери, вошел пожилой мужчина представительного вида, в тюбетейке — он должен был прочитать никах, заключить мусульманский брак. За ним через некоторое время зашел парень лет двадцати пяти с рыжей бородой и пронзительными голубыми глазами. Это был один из близких родственников жениха, который должен был надеть мне кольцо и увезти из родительского дома. Мне показалось, или в его глазах промелькнуло сочувствие?
— Ты согласна выйти замуж за Галаева Руслана, сына Асхаба? — спросил мулла.
Я молчала, но и этого было достаточно. Только если бы я сказала «нет», мулла не смог бы заключить брак. Наверное, весь мой пыл ушел на поступление в Суриковку, и теперь я не находила в себе сил пойти против крутившихся колес махины под названием «свадьба». Я смирилась.
Рыжий парень, стараясь избежать прикосновения, надел мне на палец кольцо. Предназначенное Камилле, конечно. Оно было впору. Едва дыша, чтобы снова не плакать, я по традиции взяла его под руку, и мы двинулись на улицу. Амина суетилась вокруг, поправляя платье, чтобы я не наступила на длинный подол, ее глаза покраснели — она плакала вместе со мной.
Во дворе уже поджидал белый джип, украшенный лентами и цветами. Прежде чем меня вместе с пышным платьем умяли в салон, Амина заключила меня в крепкие объятия.
— Держись, Луиз! Мне так жаль…
— Ничего, сестренка, — я обняла ее в ответ. — Прорвемся. Убей за меня эту тварь, если она объявится.
Вместе со мной поехала тетя Медина. Я называла ее просто Мединой, так как она была ненамного старше меня — после смерти бабушки мой дед на старости лет женился во второй раз, и кроме двух родных дядей у меня со стороны мамы была еще парочка сводных теть двадцати пяти и двадцати четырех лет от роду.
Увидев, как у меня снова начинает дрожать подбородок, Медина взяла меня за руку и тихо сказала:
— Хьомениг[7], не расстраивайся. Скоро все кончится.
Я посмотрела на нее, как на сумасшедшую:
— Ты что, не понимаешь? Это уже никогда не кончится!
Моя спутница предусмотрительно захватила с собой пачку салфеток, и очень скоро они ей понадобились, чтобы спасти мой макияж.
— Сразу к нам или покрутимся? — спросил водитель у рыжего бородача, сидевшего на пассажирском кресле впереди.
Тот бросила на меня беглый взгляд в зеркало заднего видения, и хотя он смотрел всего секунду, мои зареванные глаза ясно дали понять, что я еще не готова предстать перед родственниками мужа.
— Прокати нас, са ваш, — велел он, и кортеж из машин всех мастей понесся по улицам Грозного.
Нет-нет одна или другая из машин подъезжала ближе к нашему джипу, и особо лихие ребята садились в открытых окнах, что-то орали или палили из оружия. Думаю, в семье Галаевых о подмене невесты знало намного меньше народа, чем в нашей, но я могла поручиться, что и тех, кто был в курсе, это особо не трогало. Вывели кого-то, ну и ладно.
Когда покатушки по центру города закончились, джип зарулил в частный сектор и подвез нас к высокому забору из красного кирпича, свидетельству того, что семья моего мужа — не самая бедная на планете. Моего мужа… Я ведь по сути уже замужем за ним! Все теперь, можно не дергаться. Перечеркнуто и разорвано.
Медина помогла мне выбраться наружу — под такие же цепкие взгляды гостей, какие провожали меня из родного дома. Но теперь все, абсолютно все лица в этой толпе были мне незнакомы. Только тетя, как осколок прежнего, навсегда покинутого мира, следовала за мной.
Не знаю, как я все это вынесла. Не разревелась в голос и не начала крушить все подряд, чтобы хоть как-то отомстить этой семье за жестокие слова о том, что им все равно, кого брать в жены своему сыну. Моя ненависть не знала границ, но я стояла смирно и кисло улыбалась, когда меня снимали на сотни мобильных камер. Думается, к вечеру на меня было потрачено не меньше трех пачек сухих и влажных салфеток, а от праздничного макияжа не осталось и следа. А мне и дела нет. Я хотела выглядеть страшной, отвратительной, хотя это ничего бы не изменило. Слишком поздно.
