— Я знаю. Но Черчилль говорит, что англичане не отдадут больше ни пяди земли. Да и Россия, кажется, становится для немцев бедой… Все это теперь должно скоро закончиться.
— Мы все постоянно это говорим. Но Гитлер сильнее, чем кто-либо мог себе это представить. А если он в конце концов все же победит? Кто сказал, что зло всегда проигрывает? Уверенность в силе добра существует только в сказках.
Фрэнсис задумчиво посмотрела на нее.
— Вы сегодня производите на меня удручающее впечатление, Маргарита. Это из-за плохих новостей из Африки? Или вас заботит что-то еще?
Француженка, казалось, искала слова, что для нее было необычно. Как правило, она выражала свои мысли довольно четко и ясно.
— У меня проблема… С Викторией. То есть она еще ничего не знает об этом, но…
— О чем вы говорите?
Маргарита смотрела мимо Фрэнсис.
— Мы с Джоном хотим пожениться.
У Фрэнсис из рук выпала небольшая лопатка.
— Я знаю, что это очень неожиданно, — продолжала Маргарита, — мы никому ничего не говорили, и никто ничего не замечал…
«Да, если ты не заблуждаешься!» — подумала Фрэнсис. Первый шок долго не проходил. Она спрашивала себя, что именно почувствовала, но не могла этого понять. По всему ее телу распространялась какая-то странная пустота.
— Виктория всегда была так любезна со мной, — сказала Маргарита. — Конечно, мы очень разные, и…ну да, иногда она действует мне на нервы. Но она была здесь первым человеком, который мне помог. Тогда это очень много значило для меня. Она не то чтобы моя близкая подруга, но я не хотела бы причинить ей боль.
«Дурацкое положение, — подумала Фрэнсис. Из внутренней пустоты постепенно образовалось чувство горечи. — Опять. Опять я стою здесь и наблюдаю, как он женится на другой…»
— Я знаю, что Виктория все еще не пришла в себя после развода с Джоном, — продолжала Маргарита. — Она, наверное, никогда не сможет прийти в себя. Все, что случилось, она воспринимает как болезненное поражение. И, насколько я могу об этом судить, никогда не сможет от него оправиться. И если Виктория узнает, что мы с Джоном… — Француженка не договорила фразу до конца. Она казалась искренне опечаленной и растерянной.
Фрэнсис показалось, что она наконец должна что-то сказать.
— Вы совершенно в этом уверены? Я имею в виду — вы с Джоном уже всё точно решили? Бесповоротно?
— У меня будет ребенок, — спокойно ответила Маргарет.
Фрэнсис села прямо на грядку и обхватила голову руками.
Она была вне себя и хотела немедленно поговорить с Джоном, но потом решила сохранять хладнокровие и не уподобляться обиженной девице. Кому она недавно сказала, что скоро будет праздновать свое пятидесятилетие?.. Ах да, бедной, страдающей одышкой миссис Паркер. В пятьдесят лет самое время достойно реагировать на жизненные кризисы. Когда Фрэнсис смотрелась в зеркало, она видела, что седины в ее волосах уже больше, чем смоли.
«С таким количеством седых волос, — сказала она себе с иронией, — не бегают в Дейлвью, как раньше. Это показалось бы смешным. Это он должен прийти сюда и объясниться».
И он пришел. В душный день в конце августа, когда каждый человек, каждое животное и каждая травинка жаждали благодатной грозы, Джон появился неожиданно, сразу после обеда. Фрэнсис сразу поняла, что его приходу предшествовал продуманный план: Маргарита уговорила Викторию отправиться за покупками в Лейберн, а Аделина решила, как она объявила еще за несколько дней до этого, навестить свою сестру в Вортоне. Фрэнсис с Лорой и Марджори должны были до вечера быть одни. Она обещала девочкам приготовить ужин и поэтому, сидя в кухне, чистила картофель.
— Добрый день, — сказал Джон от входа. — Извини, что я так бесцеремонно… но на мой стук в дверь никто не ответил.
Фрэнсис подняла глаза.
— Я ничего не слышала.
— Н-да, — произнес Джон.
Он в нерешительности остановился посреди кухни. На нем был светло-серый костюм и галстук. Фрэнсис знала, что в своем старом синем хлопковом платье она выглядит убого рядом с ним. Если б он был выпившим, она могла бы чувствовать свое превосходство, но, Джон, очевидно, был совершенно трезв. Элегантно одет и трезв. Она забыла, как хорошо он выглядел, когда у него не было мешков под глазами, а на лбу не выступали капельки пота.
— Где дети? — спросил Джон.
Фрэнсис пожала плечами:
— Не знаю. Думаю, что на улице. Я уже час их не слышу. — Она указала на стул, стоявший на другой стороне стола. — Садись. Я, к сожалению, должна почистить картошку, иначе мы останемся без ужина.
— Не обращай на меня внимания, — сказал Джон и сел. В своем костюме он выглядел довольно нелепо на фоне миски с картофелем.
— Маргарита рассказала мне, что говорила с тобой, — сказал он. — Она считает, что с Викторией будет проблема.
— А ты считаешь, что нет?
— Для меня — нет.
— Тебе следовало бы немного больше думать о ней. Для нее это будет страшный удар.
— Боже мой, Фрэнсис, мы разведены! Она хотела этого развода не меньше, чем я. Не думает же она, что я на всю оставшуюся жизнь останусь один… Я ничего не имел бы против, если б Виктория опять вышла замуж. Что я могу сделать, если она закрылась здесь, на ферме, и никого больше не видит?
— Послушай, Джон, ты обманываешь сам себя, и знаешь это. На самом деле она не хотела с тобой разводиться. Но ты так ужасно к ней относился, что в конечном счете ей не оставалось ничего другого. Ты сломал ее. Конечно, это не обязывает тебя до конца своих дней прожить в одиночестве, но ты и не должен все так упрощать. Ты очень виноват перед Викторией.
Он сделал недовольное лицо.
— А ты — нет? В течение нескольких лет ты…
— Знаю. Но, в отличие от тебя, я не пытаюсь сейчас задним числом во всем оправдаться. Я признаю́ свою вину.
Джон нервно барабанил пальцами по столу.
— И, тем не менее, я хотел бы тебе все объяснить.
Фрэнсис заметила, что слишком энергично кромсает картофель и, если не сосредоточится, порежет себе пальцы. Она попыталась успокоиться.
— У меня такое чувство, что мне дается еще один шанс, — сказал Джон, — и я хочу им воспользоваться.
— Шанс зовут Маргарита?
— Я был уже почти на грани. Одинокий, ожесточенный. И пьющий. Еще пара лет, и я допился бы до смерти.
— Ты бросил пить?
Джон кивнул. На его лице проступило выражение гордости.
— Да. И я думаю, что справлюсь с этим. Я не хочу, чтобы мой ребенок, когда он появится на свет, прежде всего увидел пьяного отца.
Фрэнсис вздрогнула. Она это знала. Но услышать о ребенке от него было выше ее сил. Ребенок был триумфом Маргариты.
