— Он бредит. Поэтому мы знаем, что он не англичанин.
— Не англичанин?
— Он немец, — сказала Виктория.
Фрэнсис посмотрела на мужчину. На нем была гражданская одежда: светлые брюки и голубая рубашка. На левом запястье — часы с разбитым циферблатом. Фрэнсис определила, что они были французской марки.
— Вы уверены?
— Я немного учила немецкий язык в школе, — сказала Виктория, — и я уверена.
Все смотрели на мужчину. Он беспокойно метался на кровати. На лице, под кожей, дергался нерв. Раненый открыл глаза. Они были темными, с каким-то неестественным блеском.
— Воды, — пробормотал он по-немецки.
— Что он сказал? — спросила Фрэнсис.
— Он хочет воды, — ответила Виктория.
Она с готовностью взяла чашку, стоявшую возле кровати, немного приподняла голову мужчины и осторожно влила ему в рот немного воды. Тот пил жадно, но с трудом. Потом откинулся на подушку и сразу опять провалился в беспокойный сон. Он что-то бормотал, но никто не мог ничего разобрать. В любом случае это были не английские слова.
— И ты действительно уверена, что он немец? — спросила Фрэнсис, которой были вполне понятны последствия этого происшествия.
— Я уверена, что он говорит по-немецки, — ответила Виктория. — А в бреду человек всегда говорит на своем родном языке.
— У него были с собой какие-нибудь документы?
— Нет. Только это. — Аделина достала из кармана своего фартука пистолет и протянула Фрэнсис. — Он держал его за его ремнем.
— Когда ты его нашла, Лора?
— Сегодня утром. Я была… Мне было немного не по себе… из-за Марджори и… Я хотела побыть одна и пошла прогуляться. Я не собиралась идти в какое-то определенное место; но неожиданно заметила, что оказалась недалеко от Болтон-Касл. Я пошла через овечьи пастбища… и вдруг услышала, что из одной небольшой овчарни раздается стон. Я сначала подумала, что это какое-нибудь раненое животное, и вошла, чтобы посмотреть. А там в углу, на соломенных тюках, лежал он. Он выглядел ужасно, и, кажется, у него были страшные боли. Я… — Лора запнулась, — я испугалась и в первый момент хотела убежать, но он крикнул, чтобы я осталась. Ему нужна помощь.
— И он говорил по-английски?
— Да. Но он говорил более внятно, чем сейчас. У него уже тогда была лихорадка, но он не находился в спутанном сознании. «Я тяжело ранен, — сказал он, — вы можете мне помочь?» Я сказала ему, что он должен лежать и что я позову врача, но он умолял, чтобы я этого не делала. Постоянно кричал: «Не надо врача, не надо врача!» Я сказала, что не знаю, что я могу еще сделать, и тогда он спросил, не могу ли я взять его с собой домой на один день. Ему нужна только постель на одну ночь, сказал он, и что-нибудь поесть и попить, а утром он уйдет.
— Ну, в этом он, наверное, сильно ошибался, — сухо заметила Аделина.
— Это было ужасно — тащить его сюда, — сказала Лора.
Фрэнсис бросилось в глаза, какой изможденной выглядела девочка. И это неудивительно! Лора чуть не надорвалась, пока тащила этого высокого, крепкого мужчину из Болтон-Касл сюда.
— Он висел на моем плече и с каждым шагом казался все тяжелее и тяжелее. Ему становилось все хуже. Температура поднималась, и он начал говорить на иностранном языке. Иногда падал. Я не знала, как снова поставить его на ноги. — При рассказе о том, сколько усилий она затратила, глаза девочки то и дело наполнялись слезами. — Он был невероятно тяжелый! И потом, я еще постоянно думала о том, что он может умереть где-нибудь посреди пастбища, и я тогда буду в этом виновата, потому что так и не позвала врача. Но у меня сложилось впечатление, что он сразу запаниковал, как только я заговорила о враче, и… — Она беспомощно подняла руки и вновь опустила их.
— Ты все сделала правильно, Лора, — сказала Фрэнсис, — и я должна сказать, что горжусь тобой. Притащить тяжелораненого мужчину из Болтон-Касл в усадьбу… вряд ли нашелся бы кто-то, кто смог бы это выдержать!
Лора покраснела от счастья. Ее пальцы смущенно теребили подол платья.
— У него, очевидно, были все основания, чтобы прятаться, — пробормотала Фрэнсис.
Виктория посмотрела на нее.
— Только потому, что он немец? Он ведь может быть и беженцем…
Фрэнсис покачала головой:
— Здесь кроется нечто большее. Тот, кто с таким серьезным ранением забирается в овчарню, вместо того чтобы искать помощь, наверняка чего-то опасается. К тому же у него был заряженный пистолет. Это не безобидный беженец.
— Ты думаешь, он… он нацист? — спросила Виктория, широко раскрыв глаза.
Фрэнсис пожала плечами:
— Мы спросим его, когда с ним можно будет говорить. А до этих пор исполним его желание и никому ничего об этом не скажем.
— А если он всех нас ночью убьет? — Виктория наверняка уже видела себя в луже крови.
— Что за глупости! — раздраженно сказала Аделина. — Он сейчас и мухи не сможет убить. Я обработаю ему рану и сделаю чай, который собьет температуру. — И она деловой походкой поспешила из комнаты.
— Прежде всего мы опять откроем входную дверь, — сказала Фрэнсис, — иначе каждый заметит, что у нас что-то не так. Я сейчас спрячу его оружие в своей комнате, а потом переоденусь. Поездка была действительно напряженной.
Она хотела выйти из комнаты, но Лора робко схватила ее за рукав.
— Как там всё прошло, в Лондоне? — спросила она. — Как… как Марджори?
— О, я думаю, у нее всё в порядке. Ваш отец был очень рад видеть ее. Он… — Фрэнсис запнулась. Впрочем, когда-нибудь Лора все равно узнает, что Хью опять женился; почему бы и не сейчас… — Он опять женился, представь себе!
Лора остановилась с открытым ртом.
— Что?
— Да, мы тоже были очень удивлены. Но, в принципе, это не так уж плохо. Марджори сейчас в таком возрасте, когда ей нужен кто-то женского пола, с кем она могла бы общаться.
— И какая она?
— Кто?
— Папина… новая жена.
Фрэнсис решилась на милосердную ложь.
— Симпатичная. Простая милая женщина.
Лора пристально посмотрела на нее и выбежала из комнаты. Было слышно, как хлопнула дверь.
— Тебе не кажется, что можно было бы сообщить ей это более деликатно? — спросила Виктория.
— Я должна была сейчас солгать ей, чтобы потом выдать правду? Я уже достаточно солгала. Жена Хью Селли — асоциальная шалава. Она была в ужасе от приезда Марджори. Я почти уверена, что они будут жить как кошка с собакой, но Марджори хотела этого.
— И ты тоже.
— Совершенно верно, — ответила Фрэнсис холодно, — и я тоже. То, что мы с Марджори не любили друг друга, не было тайной.
