— Нет, я этого не делал.
— Конечно, делал! Не разыгрывай здесь святую простоту. Ты смотрел на меня и при этом думал: «Как хорошо было бы завести небольшую интрижку с Викторией! Как было бы хорошо опять как следует развлечься с женщиной!»
Фрэнсис, стоя на улице, затаила дыхание. Чопорная Виктория! Подобные выражения ей совсем не подходили, выдавая степень ее потрясения.
— Что ты хочешь от меня, Виктория? — спросил Петер. Его голос звучал очень мягко — очевидно, он старался смягчить ситуацию.
— Что я хочу? Я хочу спросить тебя: что за подлую игру ты затеял со мной? Сначала ты меня целуешь, целуешь страстно и дико, потом каждый вечер смотришь на меня так, будто больше всего хочешь накинуться на меня, и…
— Виктория, ты…
— …и потом вдруг кого-то замечаешь! Да, ты замечаешь жирную, отвратительную Лору, которая вдруг сразу перестает быть жирной. Как смотрит она на тебя своими сияющими влюбленными коровьими глазами! Как восхищается каждой банальностью, сказанной тобою! Как начинает вилять своей толстой задницей, когда проходит мимо тебя…
— Она никогда этого не делала!
— А ты думаешь про себя: «Ага, вот еще одна кандидатка! Она, правда, не так хороша, как Виктория, но зато чертовски молода! Всего-то шестнадцать лет…» Молодая невинная девочка, которая практически каждую минуту отчетливо дает тебе понять, что всегда готова раздвинуть для тебя ноги.
— Боже мой, Виктория! — пробормотала шокированная Фрэнсис.
— Продолжай в том же духе, — спокойно сказал Петер.
— Тебя это возбуждало, согласись же! Тебя, черт возьми, возбуждало уложить ее где-нибудь и доказать ей, что ты такой потрясающий мужчина!
— Понятно. И почему же тогда я этого не сделал?
— Потому что ты знал, что Фрэнсис вцепится тебе в лицо всеми десятью пальцами, если узнает об этом! Зачем тебе это, Петер? Ты ведь ужасный трус! Ты не осмелишься на самом деле претворить в жизнь свои грязные фантазии!
— Надеюсь, на этом всё?
Его хладнокровие вывело Викторию из себя.
— Признайся! — прошипела она. — Я хочу, чтобы ты признался!
— Не признаюсь, потому что это не так. Но я не хочу больше с тобой об этом спорить. Думай обо мне что хочешь. Может быть, тогда мы сможем закончить разговор.
— Ты останешься здесь!
— Дай мне пройти, Виктория. Я должен идти.
— Добровольно я тебя не пропущу. Но ты ведь можешь меня убить. Вы, немцы, этим печально известны!
— Ты можешь оставить попытки спровоцировать меня, Виктория. Тебе это не удастся.
Фрэнсис тихо подошла ближе. Дверь была приоткрыта таким образом, что защищала ее от взглядов из сарая.
— Ты и представить не можешь, как я мечтаю о том, чтобы мне кто-то помог… — Ее голос был тихим и вымученным. — Моя жизнь такая серая и беспросветная! Как я ненавижу этот дом! Эту проклятую ферму… Эту убогую землю… Неужели мне суждено умереть здесь?
— Виктория, я думаю, тебе сегодня плохо, потому что…
— Потому что? Говори же! Потому что мой бывший муж стал отцом? Потому что его новая жена дала ему то, что не смогла дать я?
— Прекрати же, наконец, из-за этого швырять в саму себя камни! Ты должна, в конце концов, с этим смириться. Ты должна. Иначе просто когда-нибудь потеряешь рассудок!
— Мне нужна помощь, Петер. Если ты…
— Я не могу стать для тебя тем, кого ты ждешь. Извини.
— Почему не можешь?
— Потому что… — Он казался беспомощным и растерянным. — Может быть, просто потому, что сейчас не то время.
— Потому что война?
— Война… Это ад, бушующий где-то далеко! Виктория, ты вообще не имеешь никакого представления о том, что там творится и как мало вы здесь об этом знаете. Ты не знаешь ничего, совсем ничего! Ты жалуешься на то, что бензин нормирован и ты больше не можешь ездить повсюду, и что каждый день на обед вы едите баранину, потому что другого мяса нет, и что вообще все стало значительно сложнее — из этого складывается твое представление о войне. Время от времени — пара равнодушных сообщений по радио о погибших солдатах и затопленных кораблях. Но ты не представляешь, что все это означает на самом деле.
— И что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу этим сказать, что как минимум в данный момент не могу думать о том, чтобы иметь какие-то отношения с женщиной. Для этого я несвободен. У меня в голове вертятся совсем иные мысли.
«Я должна уйти, — подумала Фрэнсис, ощущая неловкость, — все это не предназначено для моих ушей».
Прошло несколько секунд, и Виктория сказала — очень мягко:
— Забудь об этом. Хотя бы ненадолго. Забудь войну и весь этот ужас. Забудь, что ты немец, а я англичанка. Просто дай нам немного времени. Немного жизни.
— У меня нет времени, Виктория. Я уже сообщил Фрэнсис, что завтра уеду из Уэстхилла.
— Что?!
— Я попытаюсь пробраться домой. Каким-то образом у меня это должно получиться.
Опять молчание.
— Это безумие, — наконец сказала Виктория.
В первый раз за все время, что Фрэнсис стояла на улице и слушала, она согласилась со своей сестрой. «Скажи ему это, Виктория», — просила она про себя.
— Безумие это или нет, но я должен попытаться. Просто не могу больше сидеть здесь сложа руки. И так слишком долго колебался.
— У тебя ничего не получится. Ты погибнешь!
— Шанс выжить есть всегда. Для меня лучше воспользоваться этим шансом, каким бы ничтожным он ни был, чем постепенно терять самоуважение. Может быть, ты меня немного понимаешь…
— Я не понимаю, как можно бросаться в открытое море.
— Мне жаль, Виктория, но я не изменю свое решение.
— Почему я для тебя так мало значу? У тебя в Германии есть другая женщина?
Петер вздохнул.
— Есть две женщины: моя мама и моя сестра. Сейчас они единственные, кто меня волнует.
— Но… этого не может быть! Мама и сестра? Ты ведь мужчина! Твои мама и сестра не могут дать тебе то, что могу дать я. Почему же ты не хочешь? Я так мало значу для тебя? Я…
— Виктория…
— Ты считаешь, что я настоящая крестьянка, да? Понимаю. Тебе все здесь кажется ужасным. Только овцы, да лошади, да одиночество… но я тоже это ненавижу, поверь мне. Я не такая, как ты думаешь. Я тоже не всегда жила здесь. Мы с Джоном обитали в великолепном доме в Лондоне — когда он был депутатом нижней палаты. Мы устраивали торжественные обеды, а время от времени — балы. У нас бывал премьер-министр. Нашими гостями были влиятельнейшие политики. Я…
— Виктория, к чему ты все это мне рассказываешь? Что хочешь мне доказать? Что ты непростая и искушенная женщина? Я и так это знаю. Вероятно, я даже имею о тебе более верное представление, чем ты сама. Я никогда не считал тебя крестьянкой. И нахожу этот уголок Англии очаровательным; он представляется мне тихим островком в штормовом океане. Я только думаю, что, живя здесь, ты вряд ли можешь представить себе, насколько страшна на самом деле эта война. И поэтому тебе трудно представить, почему я хочу вернуться домой.
