— Это действительно сложно понять, — сказала Лора, и на лице у нее опять появилось испуганное выражение. — Не знаю, как объяснить. Когда я пробиралась сюда через снег и думала, что сейчас упаду и умру, когда мне постоянно казалось, что просто не смогу идти дальше, но я знала, что должна идти, поскольку начинало темнеть и становилось все холоднее, и мне было ясно, что это будет верная смерть, если я сяду и усну… я выдержала только потому, что с каждым шагом впадала во все большую ярость. В конце концов меня охватил такой гнев, что… что я подумала: не умру, ибо никто не может умереть, если он так разгневан.
— На кого же вы были так разгневаны? — спросила Барбара.
— На себя. Только на себя.
— Но… ведь во всем виноват Фернан! — сказала растерянно Лилиан, снова борясь со слезами, вызванными тем, что ее муж оказался таким негодяем.
Лора пренебрежительно посмотрела на нее.
— Лилиан, это неправильно — постоянно искать вину в других, потому что тогда ничего не изменится. Что бы плохого ни делал мне Фернан, в этом все равно участвовали двое. Один — тот, кто делает, а другой — кто позволяет. Вот что вызвало во мне такой гнев. То, что я постоянно это допускала. Всю мою жизнь. Все семьдесят лет.
Барбара с пониманием кивнула.
— Сначала Фрэнсис, потом Фернан… Марджори была совершенно права — Фрэнсис не особенно хорошо со мной обращалась. Но я ей это позволяла, как потом позволяла Фернану меня шантажировать. Я была в их власти, потому что держалась за то, от чего давно должна была бы освободиться. Давно! А именно — от Уэстхилла. Если б я только это сделала, то была бы свободна, и все они не смогли бы мне больше ничем навредить.
— Но сейчас уже слишком поздно, — сказала Лилиан.
Глаза Лоры блестели.
— Слишком поздно? Потому что мне семьдесят? Но я не собираюсь умирать в ближайшие два года!
— Нет… потому что Фернан теперь уже ничего не сможет сделать. И Фрэнсис давно нет на свете. Сейчас уже ничего не даст расставание с Уэстхиллом!
— Наверное, ты не сможешь понять, Лилиан… — Лора вздохнула. — Я должна сделать это для себя. Это важно. Хочу избавиться от него.
— Думаю, вы поступите правильно, Лора, — сказала Барбара. — Уже есть идея, куда поедете?
— Куда-нибудь на юг… возможно, в Сомерсет… Однажды ребенком я была в Сомерсете, и мне там очень понравилось. Климат очень приятный. Для моего ревматизма наверняка будет лучше, чем долгие, холодные зимы здесь, наверху, и многочисленные туманные дни осенью, и штормы весной… — Лора закусила губу.
«Она любит Уэстхилл, — подумала Барбара, — она все еще любит его. Но иногда не остается ничего другого, кроме как расстаться с тем, что любишь. Возможно, нам с Ральфом тоже не останется ничего другого. Время покажет…»
Она встала.
— Пойдемте, уберем со стола. Хочу немного прогуляться. Снаружи так красиво… По крайней мере, до деревни и назад дорога совершенно проходима.
— Я, пожалуй, останусь здесь, — сразу ответила Лилиан. После всего, что случилось, она панически боялась встретиться с деревенскими жителями.
— Лора?..
— Я тоже останусь дома. У меня много дел. Идите одна, Барбара. Вам наверняка надо о многом подумать.
Они дружно убрали со стола, помыли посуду и убрали ее в шкафы и ящики. Потом Лилиан пошла наверх в комнату, которую Лора предоставила в ее распоряжение. Барбара надела пальто и сапоги. Когда она хотела взять перчатки, сзади, тихо и незаметно, подошла Лора.
— Барбара, еще одну минуту… — Она взяла ее под руку и потянула в гостиную.
— Что такое?
Лора, казалось, была смущена.
— Я… я только хотела кое-что у вас спросить, — сказала она, понизив голос, словно боялась, что свидетелем их разговора может быть кто-то третий. — Вы подумаете, что это глупо с моей стороны, но…
— О чем вы, Лора?
— Ну… эти воспоминания Фрэнсис Грей… их ведь больше нет. Никто их больше не сможет прочесть. Вы — единственный человек, кто знает, что там было написано.
— Да, и что?
— И мне хотелось бы знать… — Лора теребила свой кухонный фартук, — мне хотелось бы знать… Мне должно быть все равно. Я хочу начать новую жизнь, и это предполагает, что я перестану так превозносить Фрэнсис и быть так привязанной к ней. Я хочу очень постараться это сделать. Марджори действительно права: я не просто так это сказала, вы знаете… Фрэнсис действительно меня иногда… презирала…
Барбара взяла старую женщину за руку и крепко сжала ее.
— Что бы вы хотели узнать, Лора?
— Может быть, — прошептала та, — вы могли бы сказать мне, что она написала про меня? Было ли это только презрение, или… она все-таки написала и что-то хорошее?
По взгляду ее глаз Барбара поняла, что от ответа на этот вопрос зависит душевный покой этой женщины. И она решила подарить ей этот покой.
Но еще не начав говорить, Барбара поняла, что лгать не придется. То, что она собиралась сказать из сострадания, было правдой.
— Фрэнсис любила вас, Лора, — сказала она, — любила свойственной только ей, особой любовью.
Лора улыбнулась — и Барбара поняла, что та, без сомнения, счастлива.
