Но он придет, скоро, подумала она с неизменной надеждой ребенка, который еще не знает, как редко бывает благосклонна жизнь к исполнению заветных желаний.
Ее отец действительно пришел, но это произошло не так, как она об этом мечтала. Он появился перед самым Рождеством, в тот день, когда Фрэнсис впервые позволили встать с постели и она, опираясь на руку медсестры, на ватных ногах сделала несколько первых шагов. За десять дней до этого ее состояние было настолько критическим, что врач сказал ей позже, что уже не верил в ее выздоровление. Фрэнсис невероятно похудела, под глазами залегли черные круги, а лицо было призрачно бледным. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы вставать, но сестра объяснила ей, что может быть опасно лежать так долго.
Фрэнсис плелась по длинному больничному коридору, потом возвращалась назад, и ей было очень плохо. Но она чувствовала, как к ней возвращаются силы. Снова пробуждалась ее воля к жизни, которую болезнь, кажется, почти сломила. Фрэнсис стискивала зубы. Она будет ходить. Она будет есть. Она станет здоровой. И тогда станет видно, что будет дальше.
Она подумала, что глаза обманывают ее, когда увидела Чарльза, идущего к ней по коридору. Она отпустила руку медсестры, на которую опиралась, и неуверенными шагами пошла к нему навстречу.
— Отец!
Он едва успел поймать дочь, прежде чем ее колени подкосились. Она лежала на его руках, вдыхая хорошо знакомый запах туалетной воды, сигарет и виски, и у нее было чувство, что после очень долгого отсутствия она опять вернулась домой.
— Мама тоже здесь? — наконец спросила Фрэнсис и подняла голову. Посмотрела ему в лицо — и испугалась чужого, отстраненного, почти враждебного выражения в его глазах. Невольно отступила на шаг назад — но тут же опять покачнулась от слабости. Отец снова подхватил ее под руку, успев удержать от падения.
— Я разговаривал с врачом, — сказал он. — Тебе разрешили уйти из больницы, считая, что в знакомой обстановке ты поправишься быстрее.
— Ты имеешь в виду, дома, на ферме Уэстхилл?
Чарльз покачал головой:
— Сейчас для тебя это будет слишком долгая поездка. Маргарет согласилась снова оставить тебя у себя — несмотря на все, что ты сделала. — Последнюю фразу отец произнес особенно резко, и Фрэнсис сразу заметила, как на его лице появилась обычная холодная сдержанность. На самом деле его переполнял гнев, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы по меньшей мере оставаться вежливым.
К ним подошла медсестра, все это время стоявшая в стороне. Она улыбалась.
— Я знала, что сегодня приедет ваш отец и заберет вас, — сказала она, — и мы хотели сделать вам сюрприз. Надеюсь, что нам это удалось…
Она продолжала улыбаться. Фрэнсис взяла себя в руки.
— Конечно, — ответила она, стараясь улыбнуться в ответ, — я на это не рассчитывала.
— Пойдемте, я помогу вам одеться и собрать вещи, — сказала медсестра и взяла ее под руку.
Чарльз, кажется, был рад отпустить дочь.
— Я подожду здесь. — Он даже не пытался изобразить на лице улыбку. — Не торопись.
Фрэнсис поплелась в палату и стала одеваться с помощью медсестры. Несколько дней тому назад Маргарет принесла ей кое-какую одежду на время выздоровления. Длинная шерстяная юбка болталась на Фрэнсис как мешок для картошки, а свитер висел на ее костлявых плечах словно костюм на огородном пугале.
— Берегите себя. Самое худшее позади, — сказала сестра, — сейчас вам нужно только как следует питаться, не так ли? Вскоре вы снова будете в порядке.
Фрэнсис оглядела себя в зеркале и подумала: как ужасно, что ее разгневанный отец увидел ее такой худой, как скелет, и бледной, как привидение… Если он считал, что она загубила свою жизнь, то ее нынешняя внешность могла только укрепить его мнение. Если б она могла добавить своему лицу хоть немного краски! В таком виде, как сейчас, Фрэнсис чувствовала себя безнадежно слабой и жалкой. Но у нее не было здесь ни помады, ни пудры; она ничем не могла изменить свое лицо. Пощипала себя за щеки, чтобы придать им налет свежести, но это не сильно изменило печальную картину.
— Я думаю, мы можем идти, — обратилась к ней сестра.
Нужно было еще попрощаться с другими сестрами и врачами. По тому, как все смотрели на нее, Фрэнсис поняла, что, должно быть, стала в больнице объектом всеобщей заботы. Все больше и больше понимала она, насколько серьезным было ее состояние.
Медсестра отнесла ее сумку вниз, к выходу, где уже ждал экипаж, заказаный Чарльзом. 19 декабря, шел дождь, и воздух был очень холодным. Над городом спустились сумерки. Фрэнсис знобило, и она обхватила руками свое исхудалое тело.
— Что за мрачный, серый день, — сказала она.
При этом и сама Фрэнсис, и ее отец понимали, что речь идет не только о погоде.
Больница осталась далеко позади. Фрэнсис, у которой от холода стучали зубы, глубоко вжалась в сиденье. Искоса взглянула на отца. Тот пристально смотрел вперед, его губы были плотно сжаты.
— Отец… — тихо произнесла Фрэнсис.
Он повернулся к ней. Его лицо выражало неприкрытый гнев.
— Да?
— Отец, я должна… должна потом вернуться в тюрьму? Ты знаешь, из-за…
— Из-за случая с полицейским. Да, я в курсе. Нет, — он опять отвернулся от нее, — ты можешь успокоиться. Обвинение снято.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать это.
— О, — воскликнула она изумленно. Чарльз молчал. — Это была не я, отец. Я бы тебе в этом призналась. Но это действительно была не я.
— У тебя почти не было шансов, — сказал Чарльз, — надеюсь, тебе это понятно. Ты заодно с этими… с этими суфражетками. Ты была в центре этого столпотворения. Камень прилетел точно с твоей стороны. Полицейский был очень тяжело ранен, и все указывало на тебя.
Фрэнсис понимала, что отец прав. Ее положение было отчаянным. Было?..
— Отец, почему тогда они не предъявили обвинение?
Чарльз все еще не смотрел на нее.
— Не всё ли равно, — возразил он.
— Нет, не всё равно. Я хочу знать.
Он немного помолчал, потом резко повернулся к ней:
— Это твой дед, благодари его. Тебе этого достаточно?
Из-за давнишнего семейного конфликта Фрэнсис никогда не видела своего деда в лицо. Для нее он был туманной фигурой из ее фантазий, древним стариком с седыми волосами и свирепым лицом, который сидел с недовольной физиономией в кресле в своем загородном поместье, будучи в разладе с собой и со всем миром. Фрэнсис задавалась вопросом, почему он вступился за внучку, которую не знал и которая к тому же являлась дочерью ирландской католички.
— Как он вообще узнал об этом? — спросила она растерянно.
— Я сказал ему, — ответил коротко Чарльз.
