— Ты не должен так говорить. И не должен так думать. Все будет в порядке. Поверь мне!
Наконец он посмотрел на нее.
У него такие же красивые золотистые глаза, подумала Фрэнсис, как у мамы. В лучах солнца они сверкали, как два прозрачных топаза. Фрэнсис осознавала, какими холодными, почти водянистыми, должно быть, казались ее глаза, но если она завидовала глазам Виктории, то глазами Джорджа только восхищалась.
— Джордж, — сказала она тихо.
— Могла ли ты себе это представить? — спросил он. — Мы оба во Франции, в одном лазарете, а вокруг нас свирепствует страшная война… Мы не были к этому готовы. И это плохо. Я не могу с этим справиться, потому что ничто в моей жизни не научило меня, как это делать.
— Никто не сможет научить тебя чему-то подобному. Каждый сам должен решать, как он с этим будет справляться. — В какие размышления он погрузился? Бессмысленные, подумала Фрэнсис, и бесполезные.
— Это была полная идиллия, — продолжил Джордж, как будто сестра ничего не сказала. — Жизнь в Уэстхилле. Это было нереально. Мы были изолированы от мира как такового. Реально лишь то, что здесь. То, что здесь, это — жизнь.
— Нет. Это только ее часть. Злая, кошмарная часть. Не вся жизнь.
Он докурил сигарету — пепел падал под кончиками пальцев в траву — и опять ушел в себя; его глаза больше не смотрели на Фрэнсис. Где он был? Опять в блиндаже? Неужели он опять переживал те мрачные часы? И слышал, как смолкли стоны?
Впервые Фрэнсис испуганно подумала: «Элис все-таки права. Он болен. Значительно серьезнее, чем я думала».
По ее телу побежали мурашки, и она почувствовала страх. С Джорджем они прожили бо́льшую часть их прежней жизни. Это были самые лучшие годы. Он был ее старшим братом, ее опорой, ее надеждой. И теперь Фрэнсис осознала, что потеряла его. «Я потеряла того, прежнего Джорджа. Я никогда больше не смогу на него опереться. С этого момента — и только если он не откажется — он сможет опереться на меня».
Так они сидели некоторое время, погрузившись в свои мысли, пока не похолодало и не опустились сумерки.
Появилась бледная Элис.
— Завтра мы можем вместе с ранеными уехать назад в Англию, — сказала она. — Там будут места для нас троих.
Джордж равнодушно смотрел мимо нее. Фрэнсис подняла голову.
— Уже завтра?
Элис кивнула.
— Врач разрешил.
— Надеюсь, он не ошибся, — сказала Фрэнсис. — Здесь наверняка отправляют людей раньше, чем это допустимо. Им ведь дорог каждый миллиметр площади.
Завтра! Уже завтра они поедут домой, в Англию… Но она еще ничего не узнала о Джоне. Не говоря уже о том, чтобы хоть немного поговорить с ним. Его последним воспоминанием о ней была их случайная встреча, где Фрэнсис предстала перед ним на берегу Темзы в Лондоне в непривлекательном платье, пропотевшая и изможденная, ругающаяся как рыночная торговка… Ее еще и сегодня бросало в жар от стыда, когда Фрэнсис думала о том, какое впечатление тогда произвела на него. Она многое отдала бы, чтобы вернуть все назад.
— В отношении Джорджа доктор прав, — сказала Элис. — Его можно перевозить, даже я это вижу. Чем скорее он отсюда уедет, тем лучше. Ему нужен покой и тишина, а у меня он получит и то, и другое.
— Ты хочешь везти его к себе в Лондон? — удивленно спросила Фрэнсис.
— А куда же еще?
— Ему нужно в Йоркшир. Там его дом!
— Ведь отец Джорджа не желает его видеть, — тихо прошипела Элис, не желая напоминать об этом больному.
— Но ведь он был на волоске от смерти. Для моих родителей многое изменилось. Мама ясно сказала об этом.
— В Лондоне ему будет лучше, — настаивала Элис.
— В узкой, сырой, маленькой квартире? — воскликнула Фрэнсис. — Это несерьезно с твоей стороны!
Они с негодованием смотрели друг на друга, не желая уступать. Наконец Фрэнсис сказала:
— Я знаю, в чем дело. Тебя не жалуют в Уэстхилле. В этом твоя проблема. И тебя раздражает мысль о том, что выхаживать его будет мать, а не ты. Вместо того, чтобы думать о нем и о том, что для него будет лучше!..
— Это была моя идея поехать к нему во Францию, — сказала Элис. — Из вас никто не двинулся бы с места, чтобы привезти его назад, чтобы быть с ним. Ты просто присоединилась ко мне, самостоятельно ты и шагу не сделала бы!
— Он мой брат!
— Он… — начала Элис, но не договорила.
Фрэнсис рассмеялась.
— Он не твой муж! Напротив, ты успешно отвергала его все эти годы. Так что теперь не выдвигай требований, на которые не имеешь права.
— Джордж, — сказала Элис, — наверное, ты сам должен решать, куда поедешь. Я не могу представить себе, что ты отправишься к отцу…
Мощный взрыв неподалеку от них не дал ей договорить. Со стороны лазарета доносились крики: все испугались, так как еще никогда раньше снаряды не ложились так близко. Джордж же даже не вздрогнул. Он пристально смотрел в сторону заросшего клена и, казалось, пронизывал его своим взглядом.
Фрэнсис, все еще сидевшая в траве, решительно встала, расправила обеими руками смявшуюся юбку и сказала:
— В одном ты права, Элис: Джордж должен уехать отсюда. Здесь он лишь впадает в депрессию. Завтра ты поедешь с ним в Англию и, надеюсь, там найдешь решение в его интересах.
Элис в упор посмотрела на нее.
— Хорошо. Но разве ты не поедешь с нами?
— Я еще на некоторое время останусь здесь. Есть дела.
Чтобы избежать дальнейших вопросов, Фрэнсис быстро пошла прочь; вслед ей донесся голос Элис: «Что, черт подери, ты еще собираешься здесь делать?» Не обращая на это внимания, она вошла в амбар, игнорируя зловонные запахи и крики, и стала искать старшую сестру, чтобы спросить ее, может ли она остаться здесь еще на пару дней и помогать врачам.
Через пятнадцать минут Фрэнсис узнала, что Джон не вернулся из разведки и вот уже неделю считался без вести пропавшим.
Она увидела Джона в конце октября в больнице на Атлантическом побережье, куда его отправили для восстановления. Это стало результатом того, что Фрэнсис рассказывала о нем каждому солдату, каждой медицинской сестре, каждому врачу — и в конце концов действительно получила нужную ей информацию. Юноша из Нортумберленда, который не мог забыть умирающих лошадей, в тот день, когда у нее произошел долгий, тяжелый разговор с Джорджем, взволнованно подозвал ее к себе.
— Там новая медсестра! Она знает этого Джона Ли, вашего жениха!
Его глаза блестели. Он боготворил Фрэнсис, потому что она с пониманием отнеслась к его переживаниям, связанным с лошадьми; также его подкупила ее забота о «женихе». Он больше, чем другие, постоянно старался что-то для нее разузнать.
— О, Пит, правда? Где она? Как ее имя?
