Юноша указал ей на новую медсестру — невысокую темноволосую девушку, очень молодую, которая явно с большим рвением ухаживала за ранеными. Фрэнсис подошла к ней, и та сообщила, что Джон числится без вести пропавшим; Пит ничего об этом не знал и позднее сокрушался, что именно он принес очаровательной Фрэнсис Грей такие неутешительные новости.
Молодая женщина была замужем за офицером, отправившим Джона в разведку. Вместе с другим молодым солдатом тот выдвинулся к позициям врага поздним вечером. Они не вернулись — возможно, решили пройти слишком далеко за линию расположения немецких войск, тем более что следующим утром немцы предприняли наступление и отвоевали два километра территории.
Молодую женщину звали Диана Уилсон. Она пыталась утешить Фрэнсис и сказала, что это совершенно не значит, что оба погибли.
— Но если они попали к немцам и…
— Немцы тоже не расправляются с каждым немедленно. Они берут их в плен. Это не смертный приговор.
В глазах Фрэнсис — в соответствии с британской пропагандой — немцы были варварским народом, и она совершенно не была уверена, что пленение и уничтожение — это не одно и то же.
— Может быть, — сказала Диана, — им удалось спрятаться от немцев и потом пробиваться к своим…
— Я должна немедленно поехать туда! — воскликнула Фрэнсис.
Диана взяла ее за руку.
— Я понимаю ваше волнение, мисс Грей. Но так просто, как гражданское лицо, вы не сможете там находиться. Кроме того, куда вы поедете?
— Туда, откуда он ушел.
— Но вы ведь не знаете, появится ли он именно там. Останьтесь здесь. Мой муж — командир Джона Ли; он в любом случае узнает, если Джон вернется. Я скажу ему, чтобы он меня сразу проинформировал. Договорились?
Фрэнсис согласилась, что это было разумным решением. Она кивнула и повернулась, чтобы идти, но Диана резким голосом сказала:
— Мисс Грей!
— Да?
— Молодой солдат, который поведал мне вашу историю, сказал, что вы — невеста Джона Ли. Но я знаю его через моего мужа, и мне известно, что он женат.
Фрэнсис ничего не сказала в ответ, выдержав при этом испытующий взгляд Дианы.
— Ладно, — сказала наконец та с ноткой презрения в голосе.
«Теперь она думает, что я любовница Джона Ли», — подумала Фрэнсис, но она не видела никаких оснований, чтобы оправдываться перед Дианой и расставлять все точки над i.
Тем не менее Диана сохраняла молчание, и Фрэнсис по-прежнему считалась невестой Джона. Теперь ей оказалось на руку, что в последние недели она завоевала доверие и признание врачей и медсестер. Обычно гражданские лица не имели права так долго оставаться непосредственно за линией фронта. Но в лазарете была необходима любая помощь, а Фрэнсис доказала, что она может напряженно работать. «Оставайтесь здесь, пока не получите известие о вашем женихе», — сказала старшая медсестра, и Фрэнсис хотя бы в этом отношении могла вздохнуть с облегчением.
Погода, до сего времени солнечная и сухая, изменилась. Часто шел дождь; воздух стал холодным, по утрам низко над землей висел туман. Фронт опять застыл. Короткое наступление англичан не привело к длительному успеху — они с большими потерями отвоевали лишь небольшую пядь земли. Под проливным дождем окопы превратились в стылые грязные канавы, в блиндажах солдаты сидели по колено в воде. Если летом положение было просто плохим, то теперь ситуация обострилась еще больше. Холод и сырость доконали и без того измученных бойцов. Свирепствовала дизентерия; вши и блохи донимали больше, чем беспрерывный артобстрел. В лазарете раненые лежали буквально друг на друге, и едва у кого-то появлялись признаки улучшения, он сразу освобождал свою койку внутри амбара и перебирался наружу под натянутый брезент. Земля здесь была такой сырой, а воздух таким холодным, что можно было радоваться, если дело обходилось без воспаления легких.
Фрэнсис много работала, чтобы отвлечься; но, несмотря на непреходящую физическую усталость, она находилась в таком нервном напряжении, что ночами не могла уснуть. Она постоянно видела перед собой Джона, видела, как он подрывается на мине, как погибает от ружейных выстрелов. Не сошла ли она с ума, всерьез надеясь, что он еще жив?
Это беспокойство делало ее раздражительной; все обращались с ней крайне осторожно, так как она быстро взрывалась. Однажды Фрэнсис услышала, как старшая медсестра говорила одной из коллег: «Она неприятный человек, эта мисс Грей. Ты видела ее глаза? Совершенно холодные. Я не могу ее понять. Но она невероятно работоспособная. Этого у нее не отнять. Иногда я не знаю, что бы делала без нее».
У Фрэнсис не было ни одной подруги среди медсестер; впрочем, ее это не сильно волновало. Лучше всего она ладила с Дианой, хотя та и не одобряла ее отношений с женатым мужчиной. У Дианы был такой же несентиментальный, практический тип характера, как и у Фрэнсис, и они испытывали друг к другу определенное расположение.
Диана просила своего мужа, чтобы тот сразу же сообщил ей, если узнает хоть что-нибудь о Джоне Ли. 27 октября она получила телеграмму: Джон действительно больше двух недель скрывался на вражеской территории и наконец смог пробиться к своим. Он заработал серьезное переохлаждение, но остался жив и сейчас восстанавливается в госпитале неподалеку от Гавра.
Этот госпиталь не шел ни в какое сравнение с лазаретом, в котором работала Фрэнсис. Он ничем не походил на тот переоборудованный под стационар амбар, расположенный на поле сразу за линией фронта, где весь мир, казалось, погрузился в кровь, раздробленные конечности, крики и стоны, в дым, огонь и нескончаемый грохот артиллерии; куда привозили бойцов, которых вытаскивали прямо из окопов, — искалеченных и обезображенных до неузнаваемости. Элементарные правила гигиены зачастую не соблюдались, но это никого больше не беспокоило, потому что приходилось радоваться даже тому, что вообще находилось место, куда можно было положить раненого; и если одеяло на койке было пропитано кровью предыдущего солдата, никто не обращал на это внимания. В какое-то время речь шла только о том, чтобы хотя бы выходить немногим больше солдат, чем потерять — не важно каким образом.
В госпиталь под Гавром привозили солдат после первичного пребывания в полевом лазарете, где их немного приводили в порядок и по меньшей мере чуть-чуть подлечивали. Бывший частный санаторий для состоятельных французов располагался в большом парке с многочисленными деревьями и кустарниками, а также убранными, очищенными от листвы дорожками, усыпанными гравием, которые извивались между небольшими прудами с золотыми рыбками и покрашенными в зеленый цвет скамейками. Боевые действия шли достаточно далеко отсюда, и ничто не нарушало царящую здесь мирную тишину. С деревьев облетела пестрая листва, и ухоженные лужайки покрылись ковром из шуршащих листьев. Светло-желтые стены виллы, которая полностью скрылась в глубине парка, лишь слегка проглядывали между ветвями постепенно теряющих листву деревьев.
Внутри, в коридорах, сновали медицинские сестры в белоснежной униформе и санитары, и иногда можно было вообразить, что нет никакой войны, унесшей тысячи жизней. Правда, в здешних холлах не было чахоточных дам, как в прежние времена, и увидеть можно было разве что людей в военной форме: солдат на инвалидных колясках или костылях, с повязками на голове или с перевязью для руки на шее, с глазными повязками или с лицами, изуродованными отравляющим газом. Множество мужчин имели ранения разной степени тяжести, но у всех без исключения была глубоко ранена душа, опустошенная и выжженная. И это отражалось в их глазах.
