Однако его безразличие никуда не делось. Тот панцирь, который защищал его от внешнего мира, дал трещины, но не разбился. Единственное существо, пробуждавшее в Джордже настоящие чувства, была старая собака Молли. Тот, кто видел, как он ее гладил и тихо с ней говорил, отмечал вновь вернувшуюся к нему жизненную силу, некогда свойственную этому молодому человеку. Ведь он все еще оставался молодым человеком — ему не было еще и тридцати.
— Отцу, кажется, наконец стало получше, — продолжала Фрэнсис, — он обрел внутреннее равновесие. Теплая погода идет ему на пользу.
— Я рад это слышать, — сказал Джордж вежливо. — Хочешь еще воды?
— Спасибо, пока нет. — Она видела, что взгляд брата остановился на ее сильно загоревших, потрескавшихся руках, и чуть покраснела. — У меня были более ухоженные руки, я знаю. Но — много работы… Если я не буду принимать в ней участие, то мы не сможем содержать ферму.
— О… я не обратил внимания на твои руки, — ответил Джордж рассеянно. — А что ты вообще имела в виду?
— Ничего. Всё в порядке.
— Как твои картины, Джордж? — подхватила разговор Элис.
Он пожал плечами:
— Сейчас очень яркий свет. Не годится для работы.
— Но ты еще рисуешь?
— Да.
— Ты что-нибудь продал в последнее время? — спросила Фрэнсис.
Джордж покачал головой.
— Уже давно ничего.
Ему, похоже, это было безразлично. Фрэнсис знала, что он не прилагает никаких особых усилий, чтобы продать свои картины или просто обратить на них чье-то внимание. Тем не менее иногда тот или иной заинтересованный путник находил дорогу к его коттеджу, расположенному в полном уединении на широкой, голой равнине, высоко над морем. В деревнях на восточном побережье распространились слухи о том, что есть здесь некий отшельник, который пишет картины.
— У него не всё в порядке с головой, — говорили люди, когда рассказывали о нем, и при этом стучали пальцем себе по лбу, — но он совершенно безобидный. Война доконала этого бедного парня. Сейчас он разговаривает только со своей собакой и рисует странные картины.
Фрэнсис пару раз слышала фразы подобного рода, и у нее при этом возникало чувство, будто ей разрезают сердце. Все-таки тот, о ком они говорили, был ее братом, тем самым Джорджем, который утешал своих сестер, если они плакали, который ремонтировал им их кукол и провожал их на сельские праздники и балы. Это был тот самый Джордж, который с блестящими оценками окончил Итон.
А теперь… Молодой человек смотрел на нее усталыми глазами. Их жизнь не выполнила ни одного из своих обещаний. Но, может быть, она ничего и не обещала… Привыкнув к той безмятежности, в которой их семья жила столько лет, Фрэнсис заключила, что и в дальнейшем жизнь будет такой же неизменной и ровной. Сегодня она поняла: то, что считалось надежным, никогда таковым не было. Все было очень просто — надежность вообще не существовала! Все могло рухнуть само по себе — даже то, что виделось прочным как скала. И оставалась только борьба за выживание, за саму себя и за тех, кто не мог больше бороться самостоятельно.
— В корзине много продуктов, Джордж, — сказала Фрэнсис, — их не следует оставлять здесь, на солнце. Отнеси их в кладовку.
Он послушно взял корзину. Элис поднялась с травы.
— Я помогу тебе. — И бросила на Фрэнсис взгляд, говоривший о том, что она на какое-то время хочет остаться с Джорджем наедине.
После того как они исчезли в доме, Фрэнсис отправилась в сад. Она вспомнила родное поместье — каким был тамошний сад, пока была жива мама! За это время он заметно зарос, так как ни у кого не было времени за ним ухаживать. Но здешний сад был ухожен со всей любовью и заботой. Сколько цветов посадил Джордж! Они цвели беспорядочным, пестрым ковром. В ветвях фруктовых деревьев жужжали пчелы. Кошка, которая до этого гуляла по стене, свернулась на деревянной скамье, сонно открыв один глаз, когда подошла Фрэнсис, и снова его закрыла. Она жила у кого-то в деревне, вспомнила Фрэнсис, и каждый день приходила сюда. Животные любили Джорджа и с удовольствием находились рядом с ним. Да и брат совершенно определенно предпочитал животных людям. В их присутствии он, кажется, на время забывал многое из того, что его обычно преследовало и мучило.
По крайней мере, это хороший знак, что он создал здесь маленький рай, подумала Фрэнсис.
Воспоминание о цветах и деревьях в его саду было утешением для нее каждый раз, когда она в очередной раз, испуганная до глубины души, стояла перед новой картиной, написанной им.
Джордж начал рисовать вскоре после своего возвращения из Франции, и Фрэнсис поддержала и воодушевила его, купив мольберт, краски и холст. Когда рисование стало положительно сказываться на состоянии Джорджа, он стал делать это во имя Господа. Его картины всегда были одинаковыми: мрачные краски, лица, искаженные гримасами, огнедышащие чудовища, которые, казалось, вылезли прямо из преисподней… Картины излучали ненависть и насилие, в них ощущалось присутствие страшной смерти.
Фрэнсис едва могла представить, что происходило в душе ее брата, когда он рисовал такие картины. Но все-таки всегда надеялась, что однажды он нарисует цветок или птицу, а может быть, и лицо ребенка, которому мир еще не причинил никакого страдания. Поэтому она постоянно покупала ему краски и холст. Кроме того, каждое воскресенье привозила в корзине продукты для него и для Молли. И тайком оплачивала две трети арендной платы за коттедж. Она договорилась с владельцем, чтобы Джордж об этом ничего не знал. Ему, теперь оторванному от жизни, было совершенно невдомек, что коттедж не может стоить той минимальной суммы, которую составляла его пенсия участника войны.
Фрэнсис, конечно, предпочла бы, чтобы Джордж остался в Уэстхилле, вблизи от нее и под ее присмотром; но он ни за что на свете не хотел этого, и в конце концов ей пришлось уступить. Это причинило ей боль, словно она отрывала от сердца любимое дитя.
Фрэнсис обернулась, услышав голоса, и посмотрела в сторону дома. Солнце уже сдвинулось дальше на запад; ей пришлось прищуриться и прикрыть сверху рукой глаза, чтобы что-то увидеть. Элис вышла из дома в сопровождении Джорджа. Фрэнсис сначала подумала, что она разговаривает с ним, но потом поняла, что Элис звала ее.
— Фрэнсис! Фрэнсис! Ты идешь?
Она подошла к ним. На лбу у Элис пролегла вертикальная складка. У нее был такой вид, будто ее мучает головная боль.
— Нам пора. Тебе ведь еще далеко добираться.
Фрэнсис, кивнув, легонько тронула Джорджа за плечо.
— Ты не возражаешь, если мы поедем? Или, может быть, ты хотел бы о чем-то поговорить?
Она знала ответ наперед.
— Нет, нет, спасибо большое, — ответил Джордж вежливо, — конечно, вы можете ехать.
Фрэнсис иногда думала о том, заметил бы он, если б они вообще больше не приезжали. У него тогда вряд ли было бы что-то поесть и не было бы красок для рисования… Может быть, он просто сел бы тогда в угол — и постепенно становился все меньше и меньше, пока однажды не исчез бы совсем.
