– И еще какое. Снесло все освещение на грузовой палубе, попортило антигравитационную установку челнока… – Он ухмыльнулся. – Не переживай, память эти дела тоже уродуют. Ты была тогда с нами. Потом проблевалась и пошла спать.
Слушая его, я начинала припоминать события прошлого вечера, но они ускользали, не давались в руки.
– Почему меня никто не разбудил?
– Не видели смысла, – передернул плечами Паук. – Вряд ли от тебя будет много проку.
Оставив его заниматься ремонтными работами, я поднялась в рубку, где нашла пилота. Гант скрючился над навигационной панелью, примостившись на краешке кресла, как гремлин на мухоморе.
– Как дела?
Я хотела заглянуть ему через плечо, но он отмахнулся трехпалой перепончатой рукой:
– Отлезь, худышка.
– Не поняла?
Мелкий задира моргнул сразу двумя наборами глаз.
– Все ты поняла.
Первым делом после сотрясения реальности было восстановить летные качества «Тети Жиголо». Пока она не способна выйти в космос, мы так и будем торчать посреди тарелки, беззащитные перед рикошетом или вторичными толчками содрогающихся рубежей Интрузии, которые стремились вернуться в прежнее состояние. Я сидела в рубке, играя с новенькой серьгой, пока Гант, Ломакс, Броф и Паук прогоняли чек-листы, испытывали поочередно все системы. Я им помочь не могла: меня учили водить коммерческие межзвездные суда, а не копаться, засучив рукава, в их кишках. Мне, исполняющей обязанности капитана, следовало выказать доверие команде и не стоять у подчиненных над душой. От попытки вмешаться они только озлобятся. Оставалось сидеть смирно и ждать отчетов. К тому же все были старше меня и опытней. Теоретически это не должно бы играть роли, но на практике очень даже играло. Я чувствовала себя школьницей, которую нечаянно занесло в учительскую. Все здесь знали больше меня. Они провели с «Тетей Жиголо» не один год, и Гант не упустил случая мне об этом напомнить.
– С такими судами, как «Тетя», можно зазубрить все технические характеристики, – заявил он, – и при этом ни черта не понять, как она работает. Мы ее модифицировали, когда ты еще на свет не родилась. А кое-какие поправки и переделки еще древнее – остались от первого владельца. Честное слово, тебе лучше всего заткнуться и не мешать нам работать.
Я поскребла выбритую половину головы. Отвратительно было чувствовать себя неуклюжей девчонкой. Квалификацией я в сто раз превосходила их всех, но за прошедшие недели успела убедиться: для опытных астронавтов, закаленных школой выживания, мои познания мало значат. Что я могла им предложить? Пока я шарила по окраинам древнего города, эти ребята разбирались со всем, чем швырялась в них Интрузия. Хоть я с головой заройся в учение, не сумею рассказать им ничего нового. А вот наоборот – вполне возможно.
Впрочем, одна возможность у меня оставалась: поговорить с кораблем.
– Эй, «Жиголо»?
На экране появилась аватара. Сегодня она рассталась с клоунским нарядом, сменив его на черную футболку поло и радужные очки.
– Привет, Корделия. Где трясет?
Я нахмурилась:
– Ты не могла бы дать отчет о текущем состоянии?
– Легко!
Она выглядела разболтанной и рассеянной. Будь она человеком, я бы подумала, что тетка накурилась барракудовой травки.
– Ну? – поторопила я. – Как у нас?
Она безмятежно улыбалась.
– Кайфово, крошка. Полный кайф.
– Есть связь с обсерваторией?
Я надеялась, что теперь Мориарти вернется и возьмет корабль в свои руки, но пока вестей от него не было.
– Радиосвязь нарушена. Передачу я веду, но не знаю, что там с приемом.
– Выйти наружу безопасно?
– Кое-какая нестабильность могла сохраниться, знаешь ли. Вторичные толчки и прочие гадости.
– То есть нам нельзя выйти и посмотреть, как они там?
Она легко пожала плечами:
– Не знаю. Может быть. Узнай у Ломакс.
Я запросила вид с одного из наружных датчиков. С виду яркое оранжевое здание обсерватории не изменилось. Снег все так же походил на снег, солончаковые болота – на солончаковые болота. Я хоть и провела четыре года вдали от тарелок, знала их названия наизусть. Сейчас в небе над обсерваторией мерцали звездочки Ночного города, Второй фермы и Часовой равнины. Какой бы кавардак ни устроило сотрясение у нас на борту, тарелки его, судя по всему, выдержали – как выдерживали уже тысячу лет.
Я связалась с Ломакс через внутренний интерком:
– Схожу-ка я туда.
– Уверена?
– Здесь я не нужна.
Пусть Мориарти забирает свой корабль! Мне хотелось одного: выбраться отсюда, найти себе симпатичную работенку на нормальной планете с надежной землей и утешительно постоянными законами природы. Может, стоит вовсе забыть о космосе и снова пойти учиться или наняться в ресторан или булочную, занять руки простым и нужным делом, не слушаясь капризов своего суперквалифицированного мозга.
– Ладно, – с сомнением отозвалась Ломакс. – Только возьми-ка с собой Паука.
– Зачем?
– Для надежности.
8
Нод
Чинить, потом опять чинить.
Сколько раз я чиню Тревожную Собаку, столько раз она снова ломается.
«Мне с потомками лучше было бы на грузовике», – говорю я ей.
Собака смеется.
Говорит мне спасибо за починку.
Латаю дыры в наружной броне.
Заменяю изношенные детали.
Печатаю новые пули.
Новые торпеды.
Благодарен потомкам за помощь.
Много лиц для легкой работы.
Налаживаю двигатель.
Малышата быстро учатся. Уже умеют снять и разобрать оборонительное орудие. Кофеварку. Воздушный фильтр.
И мы работаем.
Всегда работаем, редко отдыхаем.
В сотый раз складываю глупый корабль по кусочкам.
Работаю.
Но иногда…
Иногда останавливаюсь.
Иногда думаю про Чета.
Чет был механиком на Душе Люси.
Чет умер.
Думаю о его последних словах.
«Белые корабли – кузены», – сказал он Джонни.
Нет понимания.
Чет захлебывался во внутренних жидкостях, когда говорил.
Мозг мог быть поврежден.
Джонни мог недослышать.
Может, ничего не значит.
Может быть важным.
Но долго думать не могу. Слишком много работы. Слишком много дыр в Беспокойной Собаке.
