– Мы сами не знаем.
Я подпирала ступней заднее колесико, чтобы платформа не скатилась по мосткам.
– А что с капитаном?
– Мы искали, – сказал Паук, – но там нет ни следа – ни его, ни остальных. Исчезли.
– Исчезли?
– Да, пропали. Слушай, платформа тяжелая. Ты нас впустишь или нет?
Гант не целился в нас – во всяком случае, прямо в нас.
– Это вряд ли.
– Как?
– Вы не знаете, что это за баба и откуда взялась. Ничего о ней не известно. Может, она зараженная или в ней сидит какой-нибудь жуткий космический паразит, который вырвется наружу и всех сожрет.
Пальцы Паука, сжимавшие ручки платформы, побелели. Если разожмутся, колесико раздавит мне ногу.
– Думаю, будь здесь капитан… – начал Гант.
– Ну, его тут нет. – Я чувствовала, как у меня горят щеки. – Мориарти оставил командовать меня, а не тебя. День выдался очень даже долгий и странный. Так что, если не хочешь обвинения в мятеже, ты нас впустишь. Сейчас же!
Двойной набор глаз заморгал на меня. Я впервые повысила голос в присутствии Ганта.
– Ладно-ладно. – Он опустил дробовик. – Что ты затрепыхалась?
Сердце у меня заходилось, но я не смела выдать скопившегося в горле нервного напряжения. Я твердо решила не дрогнуть при этой первой настоящей проверке моей власти. Паук бросил на меня любопытный взгляд – я не поняла, одобрительный или удивленный.
– Похоже, она не шутит, лягуха, – заметил он. – Посторонись-ка лучше.
Гант надулся на нас, выругался на родном языке и отступил с дороги.
– Ну, – сварливо буркнул он, – я вас предупредил. Если какое чудище станет рвать вашу грудь изнутри, ко мне не бегите.
Паук протолкнул платформу на последние пару метров до люка и остановил в трюме.
– Ты, – ханжеским тоном обратился он к Ганту, – пересмотрел слишком много фильмов.
10
Она Судак
Стоя на мостике корабля-кинжала, я обозревала стекавшиеся со всей Общности картины столкновений и гибели. История еще не знала таких масштабных схваток между флотами. Белые корабли разметывали боеспособные силы человечества и сметали всякое сопротивление.
– «Взгляните на мои великие деянья, – забормотала я, – владыки всех времен…»
[3]
«Прошу прощения?»
Стоявшее у меня за плечом существо напоминало мохнатого многоглазого гигантского медведя. Аватара Кинжального флота, воплощение коллективного разума. Его слова проступали в моем мозгу, не колебля воздуха между нами.
– Цитата, – объяснила я. – Из старого стихотворения.
«Твоего?»
– Нет, много старше.
«Тебе не больно?»
– Из-за разрушений? – Я задумчиво обвела взглядом экраны. – Неприятно, но вы же объяснили, что по большому счету это во благо.
«Я подразумевал поэзию. Воин-поэт, должно быть, жалостное создание – его душа должна разрываться противоречиями непримиримой двойственности».
Я вздернула бровь.
– Вас заботят такие вопросы?
Зверь взглянул на меня россыпью глаз-самоцветов.
«Мы не правы?»
Вдвоем с ним мы стояли в рубке – посреди безупречно белой сферы. На возвышении в центре.
– Нет, правы.
«Так каким образом ты примиряешь необходимость насилия с эмпатией художника?»
Я смотрела на одну из стычек, разыгрывавшихся на внутренней поверхности сферы. Два белых кинжала рвали в клочья боевой крейсер Внешних. Изнутри его пробивались взрывы, сминался и раскалывался металл, мужчины и женщины умирали на сто мучительно неприятных ладов.
– Стараюсь об этом не думать.
«Отрицание?»
– Самосохранение.
«Ценой отказа от полного осознания последствий твоих решений?»
– Это свойственно человеку.
«Это объясняет вашу воинственную историю. Не говоря уж об осквернении окружающей вас среды».
Я оттопырила щеку языком и протяжно вздохнула. Нелепым казалось мне изображать здесь пару богов-олимпийцев, невозмутимо обсуждающих природу человечества перед лицом гибели тысяч людей.
– «Садовнику нет дела до стебелька травы, – процитировала я одну из самых популярных моих поэм, – лишь бы жил луг».
«Утилитарный подход?»
– Максимальное благо для максимального числа людей. Нужды большинства перевешивают потребности немногих.
«В таком случае мы с тобой согласны».
– Я и не сомневалась.
«Как и мы. Нам просто было любопытно, каким образом ты сочетаешь участие в уничтожении такого множества представителей своего вида с сочинением стихов, оплакивающих тщету войн».
Пора бы ему уже было заткнуться.
– Люди – сложные существа, – сказала я.
«Вы способны одновременно принимать две противоречивые точки зрения?»
– Пожалуй, так.
«Это многое объясняет в вашем видовом поведении».
Алексий Бошняк сидел на каменной лавке в пустой белостенной каюте. Архангел флота дыбился за его спиной на задних лапах.
– Вас бы следовало расстрелять как предателя, – сказала я.
Бошняк прищурился на меня из-за антикварных очков. Его волосы разлетались пухом одуванчика. Он так и носил мешковатый костюм с незашнурованными ботинками, и за левым ухом у него торчало неизменное стило. В последние мгновения нашей стычки со «Злой Собакой» он переслал этой заблудшей посудине все, что раскопал о Кинжальном флоте, Интрузии и стоящей перед нами угрозе.
– Предатель здесь не я.
– Хотите сказать – я?
– Вы видели донесения. Знаете, сколько народу поубивали.
Флот, разлетевшись со станции Камроз, встречал на своем пути сопротивление по всей Общности – и сокрушал его без ненависти и без пощады.
– Знаю. Это… неприятно.
– Неприятно?
Я пожала плечами:
– Мы не ожидали от людей такого сопротивления.
– От людей? – Бошняк вскочил бы на ноги, если бы медведь не удержал его огромной лапой за плечо. – Вы себя хоть слышите, Судак?
– Я делаю все для защиты человечества.
– Вы его убиваете.
Я поджала губы, а когда заговорила, голос мой звучал ровно:
– Вы знаете о драконах. Если позволить человечеству затеять новую войну, она привлечет их целую стаю.
