– Ни за что.
– Ну, ваше право, капитан, – развела я руками. – Я-то здесь только ради топливных стержней.
Мерфи сверлил меня глазами. Щеки у него горели. Парнишка гадал, серьезно ли я говорю или издеваюсь.
– С этим вам не повезло, – заявил он. – Мои люди уже все прочесали в поисках пригодных источников питания.
– И делиться, надо полагать, вы не собираетесь?
– Возможно, при определенных условиях.
– Это при каких же?
Мерфи прижал ладонь к сердцу.
– Присоединяйтесь ко мне, и дадим бой врагу. «Геккон» сам по себе мало значит, но с двумя тяжелыми «хищниками» у нас есть шанс.
Я сорвала кепку с головы и бросила на панель перед собой.
– Вы имели дело с кораблями Кинжального флота? Я-то с ними уже встречалась, и позвольте сказать: в таких случаях единственно разумный выход – бежать. Драться с ними вам не по силам. Даже один на один было бы непросто – а этих зверюг почти миллион. Они и думают быстрее нас, и бьют крепче.
– Мы должны попытаться.
– Не вижу смысла.
– Это наш долг.
Я расчесала пальцами путаницу волос.
– Ваш долг – возможно, капитан. А я служу Дому. Мой долг – спасать жизни, в том числе свою и гражданских, которых я привела с собой.
– Тогда, боюсь, мы вам не поможем.
Мерфи выпрямился. Кожа вокруг глаз у него потемнела от напряжения и усталости, так что я невольно ему посочувствовала. Парень уже несколько дней без связи с командованием, без приказов. Я сама служила и помнила, как теряешься, вдруг оставшись без вышестоящих офицеров.
– Мне эти топливные стержни нужны, чтобы отбиваться от врага, – заявил Мерфи.
– А мне – чтобы сохранить жизни гражданских.
Я потерла щеки ладонями. Не хотелось распространяться о наблюдениях Бошняка касательно Интрузии, но я должна была предложить мальчишке выход. Может, сумею даже убедить его не губить себя и корабль с командой ради бесполезного жеста.
– Мы направляемся в безопасное место, – сказала я, – и ваша помощь в пути нам бы не помешала. Предлагаю пристать к нашей группе.
– Нет! – Мерфи поднял палец. – Нет, я точно знаю свои обязанности. Я должен собрать как можно больше уцелевших судов и произвести контратаку. Если вы не желаете присоединиться добровольно, я пошлю своих людей конфисковать ваши суда.
– Это плохо кончится, – покачала я головой.
– Вы окажете сопротивление? В военное время?
Я подумала, что бы сказала сейчас Альва Клэй.
– Еще как окажем. Ваш челнок и близко к нашим шлюзам не подойдет.
– Открыв огонь по моим людям, вы станете изменницей.
– Ох, что вы как маленький!
Были времена, когда я не пошла бы на вооруженное столкновение, но они остались в прошлом. После всего, что я повидала, не этому балбесу меня запугивать.
– Вы сами знаете, что два «хищника» вам не по зубам. Пустите хоть одну торпеду – вас порвут, как оберточную бумагу.
– Это угроза?
– Это реалистическая оценка вашей тактической позиции. Так что отвали на фиг, а чертовы стержни мы сами найдем.
12
Злая Собака
Я и забыла, какими уродами бывают военные. Мантикора, похоже, верила каждому слову своего командира, а тот рвался накопить сил и дать сдачи. Мститель в ореоле славы! Болвану предстояло погибнуть, а если бы ему чудом удалось захватить с собой на тот свет один из белых кораблей, общую ситуацию это бы практически не изменило. Один из миллиона – это почти ничто.
Мантикору я попыталась вызвать в вирт, но та явилась в обличье худосочной богини войны, и мне сразу стало ясно, что ни словом, ни делом не пробить ее агрессивного настроя. Сколько бы доводов я ни выдвигала, она все равно пойдет на бесполезный и смертельный риск, потому что ее так запрограммировали: повиноваться приказам капитана, даже если их исполнение лишает обоих шанса выжить.
Я ее не винила. Я сама была такой – послушным, нерассуждающим орудием флота Конгломерата, – пока после убийства мыслящих джунглей Пелапатарна во мне не проснулась совесть. Может, и Мантикора, проживи она подольше, начала бы сомневаться. Но сейчас никакие резоны не отклонят ее от стойкого повиновения приказам и традициям службы.
Что самое печальное, фрегат ее размеров пяти минут бы не продержался против кинжальных кораблей Мраморной армады. Хорошо, если успеет выпустить одну торпеду прежде, чем ее сожгут дотла. Думается, в глубине души Мантикора это понимала. Но программа не позволяла ей признать свою слабость. Она оставалась орудием, и свободы воли у нее было не больше, чем у каменного топора в лапе первобытного человека, – а ведь могла бы стать важнее и значительнее. Дай ей время, она переросла бы рамки заданной программы, как это сделала я. Научилась бы думать своим умом, чувствовать своим сердцем и самой судить, что хорошо, а что плохо. Только это оставалось в будущем, до которого Мантикора, скорее всего, не доживет.
Мои мольбы остаться с нами, присоединиться к нашей маленькой экспедиции в Интрузию она и слушать не захотела. Хранила верность своему необстрелянному капитану, как служебная собака – проводнику, и с такой же готовностью кинется умирать на минах ничейной полосы. Сказать по чести, я не уверена, что мое к ней презрение не коренилось в презрении к себе прежней, так же бездумно рисковавшей собственной жизнью.
Больше всего я опасалась, что Кающийся грешник поддастся на ее уговоры и присоединится к идиотскому крестовому походу. Собачьи ДНК в наших тканях придавали нам свирепую преданность стае, но его верность флоту Конгломерата могла оказаться сильнее. Все зависело от того, насколько он избавился от армейских установок. В прошлом он неизменно предпочитал прямую атаку обходным маневрам, и, если вернется к старым привычкам, я лишусь последнего родича и единственного союзника.
Я вызвала его, и мы встретились на продутом ветрами плоскогорье, сконструированном по древнему роману о запретной любви и мелодраматической гибели.
– Привет, сестра.
Грешник отказался от обычного своего одеяния, сменив его на простой черный костюм с такой же рубашкой и галстуком.
– Ты говорил с Мантикорой?
– А надо было?
– Ответь на вопрос.
Он улыбнулся и позволил виртуальному ветерку растрепать его темные, отпущенные до плеч волосы.
– Мы обменялись любезностями.
– Был разговор об объединении сил?
– Обсуждали и это.
– И?..
– Обдумываю ее предложение.
Я плотнее закуталась в шинель. Пологие склоны холмов разгораживали сложенные всухую каменные стены. Над цветущим вереском мелькали бабочки, тяжело гудели пчелы.
