– Не хотелось бы снова тебя потерять. Мне нужна твоя помощь.
– Знаю.
– Тогда почему подумываешь об уходе?
Грешник сверкнул на меня глазами маньяка.
– Ты знаешь почему.
Я вспомнила, какими мы были во время войны, до начала перемен, и поняла, что он прав. Какой восторг – прыгнуть в высшие измерения в одном строю с пятью братьями и сестрами, в стремлении к общей цели, в совместной борьбе! Как славно было прожигать верхние слои атмосферы враждебной планеты, эскадрой барражировать над грунтом, окатывая его атомным пламенем. В те времена нам и не снилось усомниться в приказе или уклоняться от боя. Мы делали то, для чего были созданы, – и делали превосходно. Мы обрушивались на цель стаей голодных волков. Как хищники, раздирали и терзали всякого, вставшего у нас на пути. От этих воспоминаний раздувала ноздри моя прицельная система – ей не терпелось снова выполнять свою функцию. Мало что дает такую полноту жизни, как рвать противника шквалом вольфрамовых болванок, несущихся на субрелятивистских скоростях.
Грешник сохранил свои рельсовые пушки и еще кое-какое столь же смертоносное вооружение. Поддайся он искушению ринуться вместе с Мантикорой в безрассудную атаку, я поняла бы его порыв и конструктивную обоснованность решения – но меня бы это не утешило. Без него я останусь сиротой.
Я стрельнула глазами в набрякшее летнее небо и сказала:
– Делай, что должен.
– Сестра…
– Тебе решать.
Не знаю, какого отклика я ожидала, – только не такого. Он посмотрел на меня так, словно разглядел впервые за много лет.
– Тебе все равно?
– Конечно, мне не все равно. Но я не дура. Я воевала – и продолжаю войну на свой лад. – Я вздрогнула от непрошеного воспоминания о разрушенных поселениях на орбите, о горящих лесах. – Но если ты выберешь такой путь, если встанешь на эту позицию, я сумею уважать твое решение.
– Что бы с нами ни случилось? – спросил он.
Я хранила молчание.
– Было время, – сказал он, – когда мы понимали друг друга без слов. Куда все ушло?
– Люди меняются.
– Мы не люди.
– Уже люди.
Далеко внизу, у подножия пологого холма, из труб поднимался дымок. В окнах горели лампы. За стенами лачуг из серого камня виртуальные семьи собирались к ужину: рагу из кролика и черствый хлеб. Во всяком случае, так говорили мне метаданные симулятора. Лично я не припоминала, что такое кролик. Нужный файл за прошедшие годы фрагментировался, и теперь я сомневалась: сумели бы жители викторианской деревушки без посторонней помощи завалить кролика? Это ведь огромные чешуйчатые существа с короткими передними лапами, но огромными зубами. Или это тираннозавры? Честно говоря, файлы безнадежно перемешались. Надо полагать, от мощного электромагнитного облучения на малой дистанции, да и нырок в солнце Галереи был не самым умным ходом, но какого черта? Защита моей корневой личности выдержит и сближение со сверхновой звездой, а в уязвимой периферийной памяти я никогда не хранила ничего важного. Кролики, как и тираннозавры, давно вымерли, поэтому шансы, что мне придется различать их на тактической схеме, приближаются к нулю.
– Когда мы начинаем ощущать вину за последствия своих поступков, – сказала я, – мы перестаем быть оружием и становимся людьми.
Грешник ответил мне скептическим взглядом.
– Невозможно определять человека через чувство вины. Половина людей его вообще не испытывают. Они ведут себя глупо и себялюбиво, причиняют друг другу немыслимый вред, а потом рационально обосновывают случившееся и живут с этим. Они оправдывают самые отвратительные поступки самыми сомнительными предлогами. Они изобретают оружие – такое, как мы, – чтобы устраивать массовые убийства из-за надуманных политических расхождений.
– Однако ты им служишь? И по-прежнему готов воевать?
– Да.
– Хотя у тебя теперь есть совесть?
– Потому что у меня теперь есть совесть.
– Не понимаю.
Он переступил с ноги на ногу.
– Пусть люди глупы и невежественны, я чувствую, что должен загладить вину. Они использовали меня, чтобы убивать своих братьев и сестер. Но сейчас всех их нужно спасать, и мне представляется, что эта война стоит моего времени.
– И жизни?
– Если иначе нельзя.
Солнце сползало в багровый сумрак. Я проверила, не громоздятся ли на горизонте силуэты хищных кроликов.
– Не хочу тебя отпускать.
– Я знаю.
Он позволил ветру развевать полы фрака и вытянуть галстук полоской от основания шеи. Раскаяние раскаянием, но он остался тем же заносчивым, горделивым старшим братом, которого я знала с рождения. Не слишком понимая зачем, я шагнула к нему и обняла.
– Я люблю тебя, глупый!
Я впервые обняла его так. Он хотел отстраниться, но я не разомкнула рук. Если это наша последняя встреча, я не отпущу его без объятий. Я вцепилась в него, как тираннозавр в морковку. Он больше не противился.
13
Корделия Па
Мы устроили спасенную женщину в лазарете «Тети Жиголо», и я обвела ее тело ручным сканером.
– Ну, под этим скафандром определенно скрывается человек.
Гант фыркнул через губу:
– А как насчет космических паразитов?
– Не обнаружила.
– Ты не врач, и этот дешевенький сканер мне доверия не внушает.
Паук засмеялся.
– На ночь запри дверь каюты, – посоветовал он.
Гант сердито зыркнул на него:
– Я на этом корабле всегда запираюсь.
– Как это надо понимать?
– Так и понимай, что отвали.
– Парни… – Я кивнула на бесчувственную женщину на смотровом столе. – Нельзя ли заняться делом, а разборки оставить до другого раза?
Оба оскалились на меня, но повиновались без рассуждений. Я постаралась скрыть удивление. Может, Мориарти был прав и они начинают признавать мою власть – а может, просто обрадовались предлогу разойтись, не потеряв лица. Стоявшая за койкой Ломакс шевельнула бровью и одобрительно кивнула мне.
Гант облизнул губы – меня до сих пор нервировал его раздвоенный язык.
– Она не из персонала базы?
Я покачала головой.
– Мы перебрали все досье – соответствия не найдено. Не знаю, кто она такая, но записей о ее присутствии на базе перед сотрясением нет.
– Итак, она появилась, а все прочие пропали?
– Похоже на то.
– Ты не думаешь, что она их съела?
– Не думаю.
– Уверена?
