Я представила, что сказала бы Альва, будь она сейчас здесь. Наверняка что-нибудь в смысле: «Когда кто-то пытается убить тебя, бей первой».
Ее образ вызвал у меня горькую улыбку. Как бы мы ни спорили друг с другом, мне ее чертовски не хватало, и я бы почти все отдала, чтобы она оказалась сейчас рядом. Но нет, мне и впредь придется полагаться на себя. Может, человеческая Общность и разваливается, но у меня есть люди и корабль, о которых надо позаботиться.
15
Мишель Па
Я один сидел за угловым столиком в обветшалом, сколоченном на скорую руку баре. Бар был встроен в нишу вестибюля древней башни на внешнем краю города. Для чего была нужна эта высотка нашим предкам, никто не знал. Верхние две трети ее представляли собой полый конус, по внутренней стене которого спиралью тянулись узенькие мостки к люку на вершине. Расположенный на самом краю обжитой зоны бар был известным местом сбора старьевщиков – сюда они сходились обменяться рассказами и слухами. Подавали здесь дерущий глотку джин домашней перегонки в больших пластиковых кружках. Я облюбовал этот бар потому, что задняя дверь выходила прямо в путаницу переулков. Если нагрянут патрульные, погоня не сунется в глубину пустого города. Пусть у них есть и карты, и транспортеры, слишком там ненадежные места. Мосты, на вид выдерживающие броневик, могут рассыпаться в пыль от одного касания. А тончайшая с виду ткань под ударом обретает алмазную твердость. Только опытный старьевщик найдет там дорогу, а безопасники из патруля не рискнут, пока совсем не припрет.
Впервые я пришел сюда четыре года назад, оставив Корделию в порту. Приткнул фургон в темном переулке, потому что возвращаться домой к дяде совсем не хотелось. Я тогда попросил официантку Труди присмотреть за стариком, а сам спрятался здесь. В мужском туалете ножом срезал собранные в хвост волосы и спустил их в унитаз. Остатки постриг старыми ножницами, которые попросил у бармена, – получился ежик не больше сантиметра длины. Сменил рваную парку на старую шинель, брошенную кем-то на спинке стула. Одежда воняла мокрой псиной, но была теплой и в сочетании со стрижкой делала меня выше и стройнее, чем я казался раньше. Я надеялся, что так безопасникам труднее будет меня опознать.
Труднее, но все же возможно.
Тогда в Норе трое патрульных успели хорошо меня рассмотреть, и я был уверен, что узнают при встрече. Они могли уже раскопать досье с моим именем и адресом, а значит, домой мне было нельзя. Патрульных атаковали, угрожали им пескоструем. Безопасники не спустят такого безнаказанно. Меня станут разыскивать все копы на этой тарелке, а дом дяди уже наверняка под наблюдением. Раз я не мог явиться сам, то выделил Труди (так и не получившей койку ни на «Электросопротивлении», ни на другом корабле) щедрую долю от денег Ломакс и попросил нанять кого-нибудь, кто позаботится о старике. Больше я ничего не мог сделать. Исполнил свой долг и был теперь сам себе хозяином – как всегда хотел, если меня послушать.
Четыре года спустя я гонял самогон по дну кружки, а внутри у меня было пусто. Какого же я свалял дурака! Сколько громких слов, а чего ради?
Я так и просидел на этом стуле три долгих одиноких часа, мучая остатки выпивки, пока на меня не упала тень. Я поднял голову. Человека, загородившего меня от света, звали Доберман. Имечко подходило ему в самый раз.
– Привет, Па. Еле узнал тебя с отросшими волосами.
Я невольно тронул макушку. Четыре года стригся коротко, а недавно снова начал отращивать шевелюру.
– Решил, что пора перемениться.
Доберман скривил губы, обнажив розовые десны. У него-то под тусклой лампой блестела гладко выбритая серая кожа головы.
– Да, я давеча слышал, что копы тебя еще ищут.
Я помрачнел. Уже четыре года в бегах, прячусь за бородой и поддельным удостоверением.
– Тебе чего?
Олаф Доберман был выше многих. Шрам на правой щеке остался после знакомства с ловушкой в чужом городе. А может, памятка от драки на ножах. Слухи ходили разные.
– Думаю, тебе поднадоело прятаться? А, Мики?
– Я привык.
– Ну, у меня, пожалуй, найдется для тебя работенка.
Я рывком оттянул ворот. Все эти годы я вилял и нырял, приставал ко всем экспедициям старьевщиков. Чем больше времени я провожу в необитаемом центре города, тем меньше шансов попасться властям.
– Что у тебя?
Доберман придвинул стул напротив и заговорил хриплым шепотом:
– Собираю партию. Напрямую в сердце города. Выходим в ближайшие дни. Максимум через неделю. Хочешь пристегнуться?
– На что нацелились?
Доберман развернул гибкий экран. Перебирая толстыми тупыми пальцами, вывел на него схему улиц, собранную из материалов аэросъемки и зарисовок старьевщиков.
– Вот на это строение, – ткнул он ногтем.
– Почему это?
– На вид важное, – сказал он так, что ясно было: причины меня не касаются – во всяком случае, пока я не в деле. – Идешь?
Я откинулся назад.
– Тебе ответ прямо сейчас нужен?
Доберман прищемил себе пальцами раздутые ноздри и фыркнул.
– У меня время не лишнее. Говорят, Брандт с компанией приметили это местечко, а я хочу поспеть первым.
Когда-то мы с Корделией имели дело с Эдуардом Брандтом. Его вся тарелка знала. Моральных принципов у него было – как у голодного волка. Впрочем, кто я такой, чтобы судить? Всю жизнь скулил, что надо валить, а при виде «Тети Жиголо» перетрусил и бросил сестренку.
Как бы я ни задирался, но всерьез никогда не ждал, что мне предложат выход с тарелки. Про побег многие судачили, как про выигрыш в лотерею или находку клада. Мало кто ждет, что такое выпадет ему. Мне дали шанс уйти, а я выбрал остаться. И хуже того, отпустил Корделию. Что с ней теперь сталось? Может, погибла. А мне много ли с того пользы? На деньги той остролицей бабы, Ломакс, я продержался пару месяцев. После того едва наскребал на хлеб и понятия не имел, чем буду жить дальше. Вернуться к Калебу и проверить, сдержала ли Ломакс слово прислать еще, я не решился. Надо было на что-то жить, а что я умел, кроме ремесла старьевщика? Только вот стоит ли дело того, чтобы столкнуться лбами с Брандтом?
– Дай мне подумать. – Я вытер ладонь о грубую ткань штанов. – Когда собираетесь выйти?
Доберман показал в усмешке острые зубы.
– Прямо с утра, как только шары наберут половинную яркость, сразу после окончания комендантского часа. Брандт выходит в среду, а я хочу оказаться на добрый шаг впереди. – Он оттолкнул стул и встал. – Пока он соберется, мы на день пути уйдем в лабиринт.
Я почти не спал. С утра вышел из бара и через час при свете разгорающихся уличных шаров выбрался на зады торгового квартала, дыша паром в морозном воздухе. Остатки денег я вложил в теплую шапку и новую парку. Еще купил крепкий рюкзак, затолкал в него сухие пайки, воду в бутылках и приличный спальник. У меня прежде не бывало такого основательного снаряжения, и при мысли об этом я немного расхрабрился. Даже купил себе новый складной ножик. Впервые мне казалось, будто я знаю, что делаю. Потратил все, что имел, зато почувствовал себя профессионалом.
