Престон пожал плечами:
– За Камроз нам едва ли приходится винить себя. Нас там даже не было.
– Но джинна из бутылки выпустили мы.
– Насколько мне помнится, особого выбора у нас не было.
– Выбор есть всегда, – не согласилась я.
Я пила маленькими глотками. Престон точно выдержал пропорцию джина с вермутом. Я хорошо его натаскала за эти месяцы.
Осушив бокал, он вытер губы рукавом.
– Сказали бы это моему отцу.
Я отставила выпивку.
– Прости.
– Это мы уже проходили. Я вас не виню. Иначе было нельзя.
– Да, и все равно.
– Забудьте. – Он покачал головой. – Напрасно я об этом заговорил.
– И все же…
– Не будем ворошить прошлое. – Он оглянулся на стойку, но вставать за новой порцией не стал. – Давайте о другом.
– Как держится Люси?
Престон поскреб щеку.
– Она молодец. Грустит о Шульце, а к остальному относится философски.
– Я боялась, что она сорвется.
– Она говорит, что за последние десять тысяч лет видела достаточно смертей. Привыкла.
Я мотнула головой.
– Все забываю, что она не девочка.
– Тут я вас понимаю. Только что вела себя как ребенок, и вот вы уже разговариваете с нечеловеческой машиной возрастом старше египетских пирамид. – Он содрогнулся. – У меня от нее мурашки, честное слово.
Мы немного посидели молча в комнате, рассчитанной на целую роту, а наполненную сейчас только призраками, говорить о которых мы были еще не готовы.
Когда мой бокал снова опустел, Престон спросил:
– Так куда мы теперь направимся?
– К Интрузии.
– Это я знаю, но разве прямо туда? Я думал, одним прыжком это расстояние не покрыть.
– Так и есть. По дороге остановимся на ремонт. И гражданским судам надо найти безопасное место.
– Где же такое взять?
– На родной планете драффов.
Престон как сидел, так и разинул рот.
– Кроме шуток? Мне всегда хотелось там побывать.
– Ну, вот тебе и повезло. Это за пределами Общности, так что там достаточно безопасно. – Я встала и поправила кепку. – А для ремонта не найдешь места лучше планеты, населенной механиками.
Вошла Оконкво, в темной от пота безрукавке и спортивных штанах. Только что из тренажерки – на шее висело полотенце, в руке была бутылка с водой.
– Как дела? – спросила я.
Она посмотрела на меня, как на слабоумного ребенка.
– Я дезертировала с корабля. Они ушли в бой без меня.
– Какое же это дезертирство? У вас не было выбора.
Она промокнула лицо полотенцем и попила из бутылки, а пройдя к принтеру, заказала свежую форму.
Пока одежда печаталась, Оконкво встала, навалившись на стойку, и заговорила:
– Я пренебрегла своим долгом. Они во мне нуждались, а меня там не было.
Она, даже в тренировочном костюме, держалась с такой надменностью, что мне захотелось растрепать ей волосы и ткнуть носом в грязь. Кем она себя воображает? Офицер действующей службы? Да мы все свое отслужили, так или иначе. А прямо сейчас она в том же дерьме, что и мы.
– Сожалею.
– Вам и следует сожалеть, – отчеканила она, и ее лицо застыло. – Если бы не ваше убогое совещаньице, я была бы там, где нужна, – в бою, а не удирала бы, поджав хвост.
Не дав мне ответить, она выхватила из принтера еще теплый бумажный пакет с формой и вылетела за дверь.
Престон проводил ее взглядом и, обернувшись ко мне, присвистнул:
– Ого! К ней не знаешь, с какой стороны и подступиться.
Я оставила его допивать третью, а сама поднялась в рубку посреди корабля. С главного экрана на меня взглянула аватара «Злой Собаки» – в простом черном платье и такой же вуали.
– Тебя, наверное, можно не спрашивать, как дела? – начала я.
– Я в замешательстве.
– Из-за потери брата?
– Я оделась так в его память. Но беспокоит меня другое.
– Что же?
– Не могу подобрать слова.
Я заняла командный пост и подтянула козырек бейсболки.
– Слова?
– Мне нужно слово, которого нет в моей памяти. Не думаю, что оно вообще существует.
– Какое же?
– Ребенок, потерявший обоих родителей, называется сиротой, да?
– Да.
– Но, кажется, нет слова для того, кто потерял всех родных. Кто жил в семье, а остался совсем один.
– Так ты себя чувствуешь?
– Так и есть. Все мои братья и сестры мертвы. Адалвольф, Фенрир, Боевая Шавка и даже милая нежная Койот, погибшая первой. Без них я, как волк без стаи. Последняя из мира, оставшегося только у меня в памяти.
– У тебя еще есть я, Престон, Нод. И даже Люси.
Она провела рукой по глазам.
– Знаю. Не считай меня неблагодарной. Ты мне всегда будешь сестрой. Но как бы ни утешала новая семья, она не уменьшит боли от потери прежней.
– Понимаю. Я и сама сирота, вспомни.
– Я этого не забываю.
– Теперь мы и в этом похожи. – Я закинула ноги на панель управления. – А сейчас скажи, сколько нам ходу до мира драффов.
– Восемь часов.
– Я не хочу там задерживаться. Если Судак последовала за нами к Переменной, она и в пространство скакунов может вломиться.
Аватара откинула вуаль.
– Это было бы безрассудством. Подобные действия неизбежно вызовут враждебный ответ.
– Согласна, но учитывать эту возможность следует. Она знает, что мы собираемся к Интрузии, и знает зачем. Если твердо решила нас остановить, у нее достанет тупого упрямства взбесить чужую расу.
25
Корделия Па
Залп вынес переднюю дверь виллы и солидные куски стены по обе стороны. Пробираясь внутрь по кучам щебня, стараясь не задевать раскаленного шлака, бывшего недавно дверной рамой, Ломакс вырвалась вперед, а за ней двинулись я и Паук, с дымящимся пескоструем наперевес.
Вступив на порог, я помахала рукой, разгоняя дым и пыль. Под подошвами хрустели горячие обломки. Мы оказались в большом холле, протянувшемся на всю длину дома. Льюис стоял под деревянной лестницей в махровом купальном халате, шлепанцах и желтых бермудах. Я сразу его узнала. На шее у него висел кулон с кусочком лазурита. Из миски с хлопьями в руках капало молоко. Челюсть отвисла. Ломакс, рванувшись вперед, ткнула стволом ему в лицо.
