– День добрый, Михаил Васильевич! – радостно откликнулся Арбенин, начальник Посольского приказа. Видно, что Иван Иванович действительно рад, мы с ним нормально сработались, дельный мужик, сообразительный.
– Надеюсь, никто не возражает, если в отсутствие государя я возьму на себя функцию председателя на этом заседании? Если кто против, может встать и выйти, правда, недалеко, дальше приемной охрана не выпустит. Начну, пожалуй, с введения вас в курс некоторых событий последнего месяца.
– Никита Андреевич, а что происходит? – подал голос генерал-прокурор Свитов. – Почему этот человек здесь?
– Сам в недоумении, Александр Николаевич, – настороженно глядя на меня, отозвался главный разыскник. – Князь сейчас должен быть где-то на полпути к Рунгазее.
– И именно отсюда вытекает первый номер нашей сегодняшней программы! – торжественно заявил я, не позволяя перехватить инициативу оппонентам. – Согласно царскому приказу, я сел на корабль и отправился в Новый Свет, но господин Свитов передал информацию о времени моего отправления островитянам, благодаря чему меня перехватила небольшая фрадштадтская эскадра.
– Что за чушь вы несете, князь? – презрительно скривив губы, откликнулся генерал-прокурор.
– Вот, – я бросил на стол перед ним стопку исписанных аккуратным почерком листов бумаги, – копии допросов двух ваших секретарей и курьера, подтверждающих ваше живейшее участие в этом деле!
По залу прокатился возбужденный ропот. Публика явно была заинтригована происходящим и приготовилась к жирной порции бесплатных развлечений, которыми так скудна придворная жизнь в отсутствие Интернета и телевидения.
– И что же? Ужель я фрадштадтцам что-то передавал? – усмехнулся генерал-прокурор, небрежно сдвигая листы в сторону. – Ребячество какое-то, ей-богу!
Что ж, номер не прошел. Действительно, прямых свидетельств против него не было, официальное обвинение не предъявишь. Я это прекрасно понимал, но слабенькая надежда на то, что Свитов «поплывет», все-таки имелась. По крайней мере, попробовать я должен был.
– Вы меня неправильно поняли, господин Свитов, – я попытался произнести фразу спокойно, несмотря на захлестнувшую меня волну ненависти, – предъявлять вам обвинения я не собираюсь. Просто ставлю в известность, что покушение на жизнь и свободу моей семьи не останется безнаказанным.
– Вы что же, угрожаете мне? – на этот раз ухмылка генерал-прокурора вышла настолько наглой, что у меня возникло желание немедленно стереть ее ударом кулака. Сдержаться-то я сдержался, но отразившиеся на моем лице эмоции заставили его отшатнуться.
– В этом нет необходимости!
– Михаил Васильевич! – поспешил вклиниться в разговор Глазков. – Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что в данный момент нарушаете приказ государя?
– А где бы мы все были, если бы я не нарушил приказ? – повернулся я к начальнику сыска. – Напомнить вам, что натворил рекомендованный вами главнокомандующий?
– Ваше сиятельство, – елейным голосом вновь возразил генерал-прокурор, – потерпеть поражение от короля Яноша может каждый. Вы ведь тоже не избежали этой участи, причем не единожды!
Смотри-ка, как быстро он оправился от неожиданности! Решил, что данная тема для него благодатная и здесь можно отыграться на мне? Сейчас посмотрим, как у нас подготовлены сторонники вольных трактовок событий. Быстро же пошли у нас в ход двойные стандарты. Можно ведь классифицировать мои операции при Славице и Малоозерске и как поражения, но было-то все по-другому. Уж мне ли этого не знать?
– У вас, господин Свитов, просто не хватает ума, чтобы объединить все события прошедшей кампании в одну большую битву! – к черту вежливость, пора уже называть вещи своими именами. Эх, кабы не были они друзьями Ивана Федоровича…
– Что вы себе позволяете? – возмутился генерал-прокурор, но я оставил его реплику без внимания.
– Упрощу задачу для вашего понимания: все события этой войны следует рассматривать как одну большую битву, начавшуюся в момент моей высадки в Чистяково и закончившуюся под Корбиным несколько дней назад. Все случившееся в этом промежутке времени является не более чем отдельными эпизодами одного сражения. Так что ничего я не проигрывал и не нужно пытаться ставить меня в один ряд с Пчелинцевым. Знаете ли, таридийские солдаты способны выиграть любую войну, если не мешать им дурными приказами. Так вот, ключевые слова тут – «не мешать». А ваш ставленник мешал, да еще как!
– Михаил Васильевич! – повысил голос Глазков. Ага, пришел в себя, собрался с мыслями, проанализировал ситуацию и сделал вывод об относительной безопасности ее для себя – вон как вальяжно себя чувствует. – Я понимаю, что вы сейчас чувствуете себя, что называется, «на коне». И от улорийцев вы отбились чудесным образом, и Федор Иванович, главный ваш защитник, слава богу, на поправку пошел. И патриарх новый к вам очень лоялен. Вот вы и воспряли духом, решили, что настал момент вернуть утраченные позиции. За победу над Яношем, конечно, спасибо вам большое, теперь-то уж точно никто не сомневается в вашем даре полководца. И вообще с армией у вас хорошо выходит. Так и занимайтесь армией, князь, а в управление государством лезть не нужно. А то если казна будет оплачивать все ваши фантазии, так страна нищей останется!
– Да уж фантазия у князя знатная, дорогостоящая. Что характерно, финансирование всегда идет через близких ему людей! – язвительно поспешил присоединиться к товарищу генерал-прокурор. – В строительство дорог такие деньжищи вбухали! Неужто по старым дорогам ездить нельзя было? Но это ладно, хорошие дороги еще можно принять, но вам-то этого мало, еще какие-то там рельсы хотите уложить. Якобы паровые машины по ним грузы будут возить. Будто лошадей нам для перевозки недостаточно!
Зал после этих слов одобрительно зашумел. Да-а, то ли разъяснительная работа у нас хромает, то ли умственные способности членов правительства не соответствуют ожидаемым. Топчутся на месте, не способны разглядеть перспективы нововведений, а ведь должны быть проводниками передовых идей. Нет, точно менять все нужно! В правительстве должны работать если не единомышленники, то люди, мыслящие в одном направлении, представляющие, куда должна двигаться страна. А этот сброд нужно гнать поганой метлой.
– На оружие бешеные деньги тратятся, – подхватил эстафету Глазков, – но вы ведь сами утверждаете, что оно у нас уже лучшее в мире, так чего дальше-то так пыжиться? Чуть не сотня дармоедов третий год опыты с порохом проводят, все никак наиграться не могут. И все это, заметьте, за казенный счет!
– А уж эта безумная идея со скупкой зерна в Уппланде! – снова подключился к разговору Свитов. – Это ж просто верный способ разорить страну! Сумма огромная, да еще пшеницу нужно перевезти сюда и где-то хранить, а потом и покупателей на нее найти. В итоге и деньги потратим, и зерно сгноим!
Я с интересом взглянул на лицо Александра Николаевича Свитова – не насмехается ли? Да нет, ничего особенного – лишь искреннее возмущение, переходящее в праведный гнев. И ни капли лукавства, ни грамма фальши! Вряд ли он такой уж гениальный актер, чтобы замаскировать все следы своей заинтересованности в срыве сделки с правительством Уппланда, скорее, просто недалекий человек, которому подали информацию в нужном свете. Нет, предателем или организованным лоббистом интересов другой страны он не является, что еще не означает, что он не виновен – облеченный властью дурак является вредителем по определению. А тут к уверенности в своей правоте, поддерживаемой дружескими связями с государем и Глазковым, примешана еще ненависть к «наглому, самоуверенному выскочке». То есть ко мне. Так что: виновен, опасен, подлежит устранению из власти. Точка. И за «слив» информации о времени моего отплытия ответить придется.
