– Расстрел или повешение! – не затратив на раздумья ни секунды, откликнулся князь Василий.
– Довольно! Это уже слишком! Ваш дурной спектакль чересчур затянулся! – среди поднявшегося общего беспокойного ропота воскликнул Никита Андреевич. – Охрана!
Дверь распахнулась, и на пороге возник капитан Мурашов из полка дворцовой гвардии.
– Капитан! Проводите князя Бодрова в помещение Сыскного приказа!
– Прошу прощения, господин Глазков, но у меня свои командиры и я не могу выполнить вашего приказа! – Мурашов щелкнул каблуками и застыл по стойке смирно, глядя при этом прямо на меня.
– Тогда пошлите кого-нибудь за майором Чусовым!
– Никита Андреевич! – голос мой был спокоен, как никогда. – Во-первых, дворцовая гвардия – это вам не мальчики на побегушках! Во-вторых, не нужно никого посылать. Все ваши люди блокированы в помещениях Сыскного приказа. Никто не придет! Так же, как и никто не выйдет отсюда до особого распоряжения.
Шум в помещении мигом стих, сменившись испуганной тишиной. Несколько человек, последовав примеру Глазкова, тоже вскочили на ноги, и готов поручиться, что выражения лиц у них были такие, словно их поймали на месте преступления.
– Чьего распоряжения? – сдавленно поинтересовался Никита Андреевич.
– Моего, – просто ответил я. – Если кто не знает, дворцовая гвардия подчиняется Воинскому приказу, а меня с должности заместителя начальника уволить так и не удосужились.
– Но это же переворот! – прошептал Глазков, судорожно пытаясь ослабить шейный платок, вдруг ставший очень тугим.
– Кто про что, а шелудивый про баню! – я весело подмигнул сильно побледневшему оппоненту. – Что это вам, любезнейший, везде заговоры да перевороты мерещатся? Уверяю вас, будь это переворот, вы бы не пережили сегодняшнюю ночь и до дворца бы не добрались. Так что просто сидим тихо-мирно и ждем, когда царь-батюшка удостоит нас своим посещением. Капитан, благодарю за службу! Свободны!
Мурашов браво отдал честь, развернулся и исчез за дверью, нарочно распахнув ее при этом больше нужного. Чтобы собравшиеся имели возможность разглядеть в приемной не только дворцовую гвардию, но и мундиры зеленодольцев.
Я обвел собравшихся сановников строгим взглядом. Сомневающихся в серьезности происходящего не осталось, все возбуждены и обеспокоены, но желающих выступить на стороне Глазкова и Свитова не наблюдается. Вот и хорошо, значит, мои старания были не напрасны. Я ведь специально для них свел воедино разрозненные, на первый взгляд совершенно не очевидные факты, при правильной подаче складывающиеся в очень неприглядную картину. Мне очень важно было показать ее целиком, поскольку мое положение сейчас все еще весьма шатко. Ведь мои недруги являются друзьями царя-батюшки, и, наказав их самостоятельно, я сильно рискую навсегда испортить с ним отношения. С другой же стороны, меня не устроит и ситуация, при которой Иван Федорович пожелает решить все по-тихому, то есть «спустить на тормозах» – а я хорошо знаю, что такое желание у нашего монарха появится. Я же более не собираюсь позволять всяким недоумкам вставлять мне палки в колеса.
Собственно говоря, все это представление я затеял именно для придания делу огласки. В этом мире ведь еще нет ни Интернета, ни телевидения, а газеты не приобрели массовости, необходимой для формирования нужного общественного мнения. Но после всего увиденного и услышанного здесь тремя десятками высших должностных лиц государства информация именно необходимого мне содержания распространится по стране со страшной скоростью. Лучше пусть люди знают правду, чем слушают всякие домыслы, рожденные стремлением не выносить сор из избы. Пусть государь этим будет не сильно доволен, но отстранить своих дружков от руководства страной ему придется.
– Что с государем? – с самым мрачным видом осведомился генерал-прокурор.
– С государем все хорошо, но он очень расстроен вашим поведением, господа! – раздался от дверей такой знакомый голос наследника таридийского престола.
– Ваше высочество! Ваше высочество! – грохот отодвигаемых стульев слился с многоголосым приветствием. Все присутствующие поспешили вскочить со своих мест, чтобы засвидетельствовать свое почтение впервые появившемуся на публике после ранения царевичу Федору. Вернее, двум царевичам сразу, поскольку за спиной брата маячил нарядившийся сегодня в парадную уланскую форму Алексей Иванович.
Федор выглядел неважно, был худ и бледен, на левой щеке красовался изрядных размеров шрам в виде буквы «Л», но глаза его блестели азартом и жаждой деятельности. Не знаю, кто как, а я сразу понял, что царевич безумно устал от своего вынужденного бездействия.
– Никита Андреевич, Александр Николаевич, вы отстранены от своих должностей на время разбирательства. Настоятельно рекомендую вам не покидать свои дома в Ивангороде до особого распоряжения. Большой совет отменяется, на сегодня все свободны, господа!
Никто не посмел произнести ни слова, даже имеющие все основания считать себя обиженными Глазков и Свитов. Вот что значит – настоящий лидер! Вот таким должен быть правитель Таридии, а Иван Федорович, при всем уважении, всего лишь бледная тень царя на троне предков.
Нужно было видеть, с какой скоростью зал покинули три десятка мужчин. Что подстегивало их сильнее: опасение навлечь на себя гнев наследника престола, радость от того, что окажутся подальше от острой ситуации, или стремление поскорее разнести новости о произошедшем по столице? По-моему, так у большинства государственных мужей превалировала именно последняя причина. И готов биться об заклад, что каким бы путем я ни покинул зал заседаний, мой путь до самого выхода из дворца будет усеян «совершенно случайно» прогуливающимися по дворцовым коридорам придворными. Этих бы бездельников да в поля или к станкам на мануфактуры. А то скучают бедняжки, не знают, чем заняться, кроме как слухи собирать да сплетни распространять.
Очень скоро мы остались в зале заседаний одни: я с Григорянским и братья Соболевы.
– Федя! – я осторожно обнял старшего царевича. – Может, тебе не стоило еще вставать?
– К черту постель! Иначе я просто чокнусь от безделья! – отмахнулся Федор. – Да и смотри, что эти деятели тут натворили! Целую армию угробили, чуть Корбинский край не потеряли, тебя в ссылку отправили. Еще неделя – и они похоронили бы все наши усилия на международной арене. Ты был прав, давно пора перестраивать правительство.
– И батюшка уже дал на это свое согласие, – поспешил добавить Алешка, пододвигая брату кресло, в которое тот с облегчением уселся. По всему было видно, что усилия пока даются ему с трудом.
– Ну да, – со вздохом произнес Григорянский, – долго ли продлится это согласие? Он так и не позволил арестовать своих друзей.
– Вась, – Федор недовольно поморщился, – взгляни на это дело отстраненно. Что им можно предъявить? Армия? Так не они же направляли действия Пчелинцева. Фрадштадтцы на пути Холода? Так прямых доказательств нет, они по этому морю испокон веку плавают. Сделку с Уппландом сорвать пытались? Так она действительно дорого стоит, вроде как сохранить казну хотели. А то, что они в общем противники нашей политики, – это еще не преступление.
