Потому что знали – погибли бы оба. Дайрен сошел бы с ума. Так рано или поздно сгорали все рыцари мрака, превращаясь в пустую оболочку без души. А фея стала бы камнем. Ещё одной жертвой в коллекции царицы-фурии на кладбище из лунного камня.
Но они не боялись поступать неправильно. И смерть отступила, позорно опустив голову.
Дайрен и Арилейна пили молодое вино из диких ягод, приготовленное по рецепту сидящих здесь фей. За одним столом с десятками фурий. Они чокались бокалами со своим бывшими врагами и не вспоминали об этом. Или старались не вспоминать. А в самом конце зала вместо растяжки с черным скорпионом на алой розе теперь висело полотно, изображающее всех трёх богов. Флору и Фауну, держащихся за руки, и Уин-Даше за их спинами.
Все присутствующие громко радовались, желая молодым скорее пожениться и не затягивать с детишками. Фурии наливали себе новую порцию “этого дичайше-вкусного напитка” и смущенно приставали к феям.
Только Нериэнта скромно улыбалась и не пила. Она сидела рядом с одним из рыцарей мрака, который ей давно нравился. С которым у нее давно была связь. И теперь, когда он смог чувствовать, их интерес неожиданно оказался взаимным и весьма глубоким.
Это было очень кстати, потому что совсем скоро Нериэнта собиралась стать фурией, родившей мальчика впервые за почти пять сотен лет. Неожиданный подарок Фауны. Он уже шевелился в ее круглом симпатичном животе, на котором лежала широкая рука его отца. Теперь просто рыцаря без слово “мрак”.
В Троецарствии больше не было слова “мрак”. Только люди, феи и фурии. И теперь Дайрен точно знал, что если кто-то захочет вернуть старые порядки, он не позволит ему даже озвучить свою мысль вслух.
– Милый, о чем ты думаешь, когда смотришь на меня так пристально? – вдруг игриво спросила Арилейна, вырывая его из плена размышлений.
Мужчина посмотрел на приподнятые уголки губ будущей жены, и внутри него огнем вспыхнули десятки эмоций. Он не мог поверить, что еще недавно всего этого не было. Было лишь оборванное, лишенное жизни желание прикасаться, дышать ею, целовать. Как будто вместо бесконечного жгучего урагана он чувствовал на своей коже лишь крохотный отголосок бриза. И даже этот бриз сводил его с ума.
Но теперь все было иначе. Словно мозаика наконец сложилась, и кости перестали ныть, раз за разом перемалывая сами себя в мясорубке голода. Теперь Арилейна была вся перед ним. Вся – его. И достаточно было протянуть руку, чтобы почувствовать себя целым.
– Ну, так о чем? – настаивала фея, касаясь пальцами его ладони, забрасывая под кожу тысячи капель сладкого яда.
Дайрен улыбнулся, посмотрев на ее руку. На светлую кожу, тонкое запястье, на предплечья, по которым вновь струились светлые с легким розоватым оттенком локоны. И в голове приглушенным голосом шептал ответ:
“Я думаю о том, что люблю тебя Арилейна. Думаю о том, как было бы здорово сдернуть со стола эту дурацкую скатерть цвета молодой вишни. Сбросить на пол все блюда, отвлекающие мое внимание от того, что важно. Посадить тебя на стол и, раздвинув твои сладкие ножки, целовать до умопомрачения. До стонов и криков. Чтобы ты впилась своими ногтями мне в спину и выкрикивала мое имя. Только мое. Чтобы говорила, как любишь меня. Что никогда и никого не любила так, как меня. Вот о чем я думаю, Арилейна. Мой цветочек, моя маленькая, глупая феечка. Вот, о чем я думаю…”
– О том, что это мясо получилось жестковато, – дернул бровью, не поворачиваясь к сочной утиной тушке, аппетитно лежащей на столе. Кажется, даже рукой махнул невпопад, в другую сторону.
Фея улыбнулась в ответ. Облизнула губы, от чего у мужчины напряженно засосало под желудком. Ударило горячим пульсом в пах.
– У меня есть для тебя блюдо понежнее, – шепотом проговорила в ответ, снова невзначай облизнув губу и нервно выдохнув.
Румянец залил ее светлые щеки, когда она отвернулась посмотреть, не привлекла ли чье-нибудь внимание. А затем аккуратно вышла из-за стола, многозначительно посмотрев на своего рыцаря, и сказала, повернувшись к Кэльфиану и матери:
– Я отойду освежиться.
– Конечно, дорогая, – бросил кто-то. – Не задерживайся.
Дайрен проводил взглядом тонкую фигурку в блестящем золотисто-белом платье, подавляя желание ответить: “Ничего не можем обещать…”
Он уже мысленно сдирал с феечки одежду, ласкал ее плечи, грудь. Сжимал алые соски, затвердевшие для него. Уже слышал тяжелое горячее дыхание у своего уха.
Через пару слишком долгих минут он тоже вышел из-за стола, быстро направившись следом за Арилейной. Нашел ее в коридоре под той самой лестницей, где впервые прижал ее к стене, вдыхая тонкий, чуть сладковатый аромат, навсегда въевшийся в его легкие.
И сказал также как в тот раз:
– Кого ты обманываешь, маленькая фея?.. – повторил в точности, зафиксировав женские руки сцепленными над головой.
Арилейна вздрогнула, кусая губы, невольно выгибаясь ему навстречу.
– Я не… что?.. – сквозь тяжелое, сводящее с ума дыхание.
– А ты думала тебе удалось всех одурачить? – прошептал он, склонившись к самому уху, отрабатывая свою роль. – Признаться, играла ты хорошо. Но этого недостаточно, чтобы обмануть меня…
Прижался к ней сильнее, бедрами вдавливая в стену. Недвусмысленно давая понять, как сильно он хочет.
– Ты что-то перепутал… – протянула она хрипло, последний раз отстраняясь, словно все еще сопротивляется.
И вдруг подалась навстречу. Накрыла губами, заставляя поцеловать себя, будто приглашая забрать себя всю, без остатка. Потерлась грудью, накрыла рукой горячую твердость за тканью штанов.
А затем отстранилась, хитро улыбнувшись.
Дайрен резко выдохнул, ослепленный ее красотой. Светом, распространяющимся от ее счастливого лица. Кажется, впервые по-настоящему счастливого за долгие годы.
И вместо поцелуя он вдруг обнял ее, прижимая к своей груди, зарываясь в густых волосах. Чувствуя, как она на секунду замерла, а затем сомкнула на его спине свои тонкие руки. Потерлась щекой о его грудь.
Она все ещё улыбалась. Он чувствовал это, даже не глядя. И знал, что убьет любого, кто заставит эту улыбку исчезнуть хоть на секунду. Хоть на самый короткий миг.
В этот момент Дайрен клятвенно обещал себе сделать все, лишь бы его фея улыбалась вечно.
И он сдержал свое слово.
