Март 1941 года
Среднеевропейская идиллия в лунном свете
Оратор, произнесший торжественную речь в рейхе, назвал сегодняшний Париж обыкновенным европейским провинциальным городом и потребовал отныне не относиться к нему с благоговением.
С 23 часов парижанам запрещено выходить на улицу, и все, что передвигается в мертвой тишине улиц, относится к оккупационным силам. Время от времени проходят одиночные солдаты или их группы, к которым присоединяются гражданские лица с надвинутыми на лоб полями шляп.
Ночь. Ветер дует с юга, и на небольшой высоте проплывают крупные черно-коричневые облака, через которые с трудом пробивается лунный свет. На юге, где-то в стороне собора Дома инвалидов, вспыхивает луч прожектора и начинает прощупывать низкую косматую облачность, отчего создается впечатление, будто в небо протянулась мощная лапа какого-то чудовища.
Рю де ля Пэ (улица Мира). В свете ослепительно-белого круглого глаза фонаря появляются две фигуры в шинелях.
– Ваш пропуск, пожалуйста! – по-французски раздается зычный голос, а затем уже тише – Хорошо, спасибо.
Слышится, как хлопнула дверь легкового автомобиля.
На следующем углу улицы из входных ворот показался слабый синеватый свет карманного фонарика, робко бьющего в грудь прохожего, и раздается глубокий приятный голос:
– Чего желаете, месье? Давайте вместе поднимемся наверх.
Человек в облегающем гражданском полушубке, вместо ответа, в свою очередь тоже направляет в сторону говорящего ослепительно-белый пучок света от цилиндрического фонаря и долго освещает его лицо.
Перед рестораном «Максим» выстроился целый ряд пролеток с неподвижно застывшими силуэтами лошадей и кучеров. А перед отелем на Авеню де л’Опера из пролетки кто-то пересаживается в автомобиль. При этом с саблей пассажира возникли проблемы. Раздается едва слышный скрип, скрежет, какие-то вибрации и дребезжание. Затем длинный лимузин медленно трогается с места. Причем его серая краска почти полностью поглощает лунный свет.
На мгновение из-за туч показывается истерзанный мокрый лик луны и тут же исчезает в набежавшем облаке.
Перед отелем «Риц», чей фасад находится в тени, появились два металлических отблеска от касок обоих солдат, стоящих там, широко расставив ноги, на посту. Между ними в волшебном свете месяца угадывается фигура низкорослого унтер-офицера с огромной кобурой на поясе. Внезапно, щелкнув каблуками, все трое взяли на караул – это в отражении серебряного зеркала мостовой на площади появилась фигура человечка, направляющегося ко входу.
В это же время какой-то унтер-офицер люфтваффе вместе с едва поспевающей за ним девушкой пересек блестящую в лунном свете проезжую часть авеню де л’Опера. При этом девица посмотрела на месяц и тут же поперхнулась от горлового кашля. Затем унтер-офицер с девушкой скрылись во мраке узенькой боковой улицы, и стал слышен только удаляющийся цокот его сапог. Тут луна вновь нырнула в облако, и освещаемая ею сторона улицы погрузилась во тьму.
А вот и площадь Согласия, края которой почти растворились в лунном свете. Видны лишь мерцающие очертания деревьев, да слышен только невыносимый звук, издаваемый на ветру решеткой парка Тюильри и потрескивание полотнищ флагов на адмиралтействе. Почерневшие кучи снега обрамляют лужи, чья поверхность от набегающего ветра покрывается рябью, а случайные прохожие, невольно замедляющие шаг перед тенями от уличных фонарей, спотыкаются о низкие бордюры.
В глубокой тени адмиралтейства бредут два юных матроса, согнувшись под тяжестью большой с дребезжащей крышкой корзины. В это время на площадь нерешительно выворачивает машина, управляемая гражданским водителем.
– Не подскажите, где дом Люсьен Бойер? – спросил у водителя офицер.
– Вы можете говорить по-немецки, господин лейтенант.
Тогда же на улице Риволи в нескольких шагах от входа в отель под аркадами в глубокой тени застыла целующаяся парочка, а далеко позади них под сводами слышится веселое хихиканье. Это подходит марширующая группа мальчиков и девочек. Причем выше всех поднимают ноги в шелковых чулках девчонки.
– Раз, два, левой, – командует взрослый голос. – Я хотя и немного пьян, но ходить строем все же могу. И гораздо лучше, чем вы, дети. Раз, два, левой…
На границе видимости над причалом круто возвышается мост Руаяль, сверкая мрамором на фоне чернеющего снега. Золото здесь тоже присутствует, и все это в совокупности создает ощущение некой старой и давно забытой нежной страсти, утопающей в холодном свете месяца и отблесках камня. Однако ощутить всю прелесть каменного сооружения довольно трудно. К тому же в воздухе неуловимо пахнет гарью и искореженным огнем камнем.
По мосту прогуливаются двое мужчин, куря сигары и о чем-то беседуя. Слышатся только обрывки их разговора:
– Представляешь, внезапно она начала дерзить… Я дал ей чаевые, а потом еще добавил на горничную. К тому же эта дама вылакала три четверти всего шампанского. Нет, нет, боже правый, с меня хватит. Больше никогда…
– А я о чем-то таком даже подумать не могу – сейчас отправляю пряжу для матери, а на прошлой неделе выслал туфли для невестки. Все это стоит бешеных денег, должен я вам сказать…
– Что поделаешь – семья!
Цитадель
Отель «Сентьем», уже не самый лучший, пристроен к зданию вокзала на железнодорожной линии Орлеан – Бордо. В нем два входа, и раньше здесь всегда было много провинциальных пассажиров – оптовых торговцев из Бордо. Тут проводились приемы и конференции в большом обеденном зале, который в настоящее время задействован под помещение пропускного пункта. Ресторан славился отменной кухней, и в нем частенько обедал известный французский писатель Франсуа Мориак. Именно здесь он находил прототипы героев многих своих романов, а совсем недалеко отсюда на улице Пуатье проживал французский публицист, критик и поэт Шарль Моррас, который дополнительно снимал в отеле маленькую комнатушку, куда частенько переезжал.
Наступило утро. В коридоре стоят женские туфли и узкие, смятые в коленях военные сапоги. Вдалеке из открытой двери номера на коврик падает синий треугольник, а на спине горничной белым цветом выделяются завязки передника. Снаружи притулился веник – номер любителя рано вставать немедленно берется в работу.
Туфли начинают исчезать только с половины девятого утра. При этом в отделанной кафелем ванной комнате наблюдается ужасная акустика. В отеле «Сентьем», где царят свободные нравы, в коридоре зачастую можно встретить одиноких дам, спешащих в ванную в возбуждающих воображение пеньюарах.
Для отеля характерны широкие, похожие на балки водосточные желоба под окнами мансардного этажа, откуда, если высунуться, слева виден собор Парижской Богоматери, а чуть дальше Пантеон, церковь Валь-де-Грас, серый скелет незаконченного высотного дома на улице Жакоб, а справа – собор Дома инвалидов.
Ответственные по этажу лакеи сломя голову бегают по ковровым дорожкам, и в коридорах царит большое оживление, ведь почти все господа требуют подавать себе завтрак в постель. Своими тяжелыми подносами, которые они поднимают чуть ли не на уровень плеч, и вытянутыми шеями, торчащими из длинных сюртуков, эти лакеи напоминают больших жуков. При этом один из них, сын крестьянина из Пикардии, с толстыми роговыми очками, красным потным лицом и большими красноватыми руками, частенько распространяет аромат от выпитого им вина. Под рубашкой у него угадывается мускулистая крепкая грудь, и, хотя в кармане этот парень носит ножницы для чеков на серебряной цепочке, за редким исключением он не выглядит счастливым.
