А вот и платановая аллея в центре бульвара Клиши. Кроны деревьев заметно шевелятся. Здесь толкутся стайки подростков сомнительного вида, которые, справив нужду в многочисленных ротондах, курят, сдвинув шляпы на затылок, и шляются с фонариками и без них, спотыкаясь о насыпи и заграждения. В темно-синих униформах изредка из темноты выныривают бесшумно прогуливающиеся полицейские, которые тихим шепотом ведут невероятно милые разговоры. Их узнают, лишь натолкнувшись на них.
Между стволами деревьев виднеются приклеившиеся друг к другу и забывшие об окружающем мире неподвижные фигуры солдата в широко распахнутой шинели и обвившейся вокруг него девушки.
По краям тротуара, куда падает приглушенный синий свет от постоянно открывающихся в обе стороны дверей, наблюдается скопище подростков в полуоткрытых тренчах и с болтающимися на шее галстуках, с прыщавыми лицами, мощными челками и бакенбардами. У некоторых из них волосы зализаны назад. Неподвижно застыв, они наблюдают за движением, остановками встречных потоков людей и отделяющимися от толпы нашедших друг друга парочками.
Если девушка на мгновение окажется оттесненной из общего потока на мостовую, то к ней немедленно подкатывают солдаты, заявляя почти покровительственным тоном:
– Ну что, малышка, пойдем вместе наверх?
В ответ она обычно нерешительно пожимает плечами, ведь в этой части города абсолютное преимущество отдается солдатам германской армии.
На другом же берегу этого людского потока ближе к дверям, концентрируя на своих плечах скупые лучи синего света, стоят уже ждущие девушки. Подошедших к ним поближе встречает их тёмный как ночь взгляд грубо размалеванных хищных глаз. Когда поток прерывается, обе эти группы оказываются стоящими лицом к лицу и стараются делать вид, что они не замечают друг друга.
Самые же удачные встречи почти всегда происходят в глубокой темноте. Безошибочным чутьем все более или менее подвыпившие, почти разучившиеся говорить солдаты находят то, что ищут, – не профессионалок, а совсем молоденьких, прилетевших сюда на огонек со всего города модисток и портних. Причем последние утверждают, что вынуждены заниматься этим потому, что у них нет работы.
– Это не моя профессия, – бормочут они. – Я занимаюсь этим, чтобы не умереть с голоду.
Бесчисленное множество маленьких кафе, расположенных одно возле другого. Двери в них почти всегда находятся в движении, и кажется, что они начинают даже расширяться. В кафе, уворачиваясь от затемняющих портьер, заходят группы солдат, а пропустив стаканчик, толкают вновь крутящиеся двери, чтобы выйти.
– Дружище, а здесь ничего не изменилось, – уже на улице удивляются они.
«Он» сам при выходе на улицу испытал нечто подобное и в одиночестве вернулся назад к стойке буфета. Ведь там по сравнению с шумом улицы относительно тихо. Своеобразная пустыня со сверкающими незанятыми столиками, многократно отражающимися в зеркальных стенах.
Сзади подошел какой-то человек, раскачивая бедрами и смешно выбрасывая вперед руки. Судя по его манерам, можно предположить, что это настоящий ловелас.
Вдоль стойки бара с деланой небрежностью расположились подростки, имеющие облик сутенеров. Все они, стараясь не менять положения, украдкой следили за всем происходящим. Тогда «он» подошел к стойке и хриплым голосом, нарочито на плохом французском, сделал заказ и немедленно расплатился, хотя никто его об этом не просил.
Его обслужил сам владелец винного погребка в кожаном фартуке, рубашке с длинными рукавами и бычьим затылком. Причем выражение его лица постоянно менялось. Стараясь никуда конкретно не смотреть, хозяин везде натыкался на свое отражение в зеркалах, откуда глядело измученное лицо с изборожденным морщинами лбом, потным носом и ввалившимся маленьким ртом. Хорошо осознавая, что делает и что это может быть опасным, он тем не менее всем своим видом показывал неприятие гостя, стараясь его не замечать и совершая в то же время как бы извиняющиеся движения.
В заведение ввалился какой-то солдат с красным, пылающим лицом и застыл при входе, стараясь разглядеть посетителей. Тогда «он», убрав локоть со стойки, заговорил с ним:
– Иди сюда. Выпей со мной кружку пива.
Солдат вытаращил глаза, криво усмехнулся, но остался стоять при входе, застыв как изваяние. Этот вояка был уже настолько пьян, что почти не соображал и не мог адекватно оценивать происходящее. До него приглашение выпить пива просто не дошло. Так ничего и не поняв, этот уже хорошо подгулявший и раскрасневшийся тиролец внезапно развернулся и исчез во мраке ночи.
Лицо хозяина заведения заметно вытянулось, и атмосфера в кабачке стала напряженной. Замерли даже два матроса, которые, что-то напевая себе под нос, в уголке зажимали какую-то девчонку.
В кафе ему явно не везло. Пройдясь по залу, «он» попытался заговорить с молоденьким солдатом, уверяя его, что сам солдат, и предлагая даже показать ему свою солдатскую книжку. Однако юный старший стрелок оказался не в настроении и мрачно изрек:
– Здесь доступны буквально все женщины. Причем любого возраста. Я видел, как на улице прогуливалась одна шикарно разодетая девица. На вид совсем неприступная. И тут к ней подошел проходивший мимо начальник финансовой части, просто кивнул ей, и она пошла с ним. Нет, немецкие женщины совсем другие. Они гораздо скромнее и чище. Но здесь все по-другому, и надо это признать.
На улице «он» присоединился к толпе подростков, а затем пристроился за двумя грациозно шагавшими с недоступным видом девушками. Однако попытка установить с ними контакт ни к чему не привела – они не удостоили его ответом, но устремились за двумя проходившими мимо солдатами. «Он» хотел было пойти рядом с ними, но ему мешали фонарные столбы и тесно приклеившиеся друг к другу парочки. Его оттеснили, и «он» потерял было свои жертвы в темноте, но нашел их снова.
– Итак, мадемуазель, не хотели бы вы прогуляться со мной? – по-французски обратился «он» к одной из них.
В ответ тишина.
– Вы такая задумчивая или просто не в настроении?
Опять никакого ответа.
– У вас не найдется времени, чтобы немного…
– Что надо?
– Заняться любовью… Вы не прочь?
Молчание.
– Если вы хотите что-нибудь выпить, то мы можем пойти куда-нибудь.
В тусклом свете они посмотрели в глаза друг другу. Тогда она увидела, что «он» от усталости стал чуть ли не прозрачным, а глаза у него увлажнились.
– Но вы же не немец…
– Немец. Я был солдатом, но меня перевели.
– Знаете, я не люблю гражданских.
Эта глупенькая молоденькая девица с низким, немного нахмурившимся лобиком и ярко накрашенным ротиком явно хотела выглядеть взрослее и опытнее.
Латинский квартал
Над крышами нависла огромная черная туча, которую принесло откуда-то с востока, где все послеобеденное время висело фиолетовое марево. На западе же светит ослепительно-яркое солнце. Его горячие лучи касаются только мансард, печных труб и верхнего этажа на одной стороне улицы. С противоположной же стороны налетают порывы холодного воздуха. В потоках поднимающегося из узкой улочки воздуха в небе над крышами завис голубь.
