Сильные порывы ветра перемешивают нити дождя, заставляя капли падать то отвесно, то косо.
На ветру полощется большое полотнище флага со свастикой с гнущимся в левую сторону флагштоком. Солдат люфтваффе в постовой шинели без поясного ремня и расстегнутый на все пуговицы с ручным пулеметом на широком ремне. Он то и дело ныряет во второй щитовой домик, окрашенный в черно-бело-красную полоску. Первый же такой домик моют двое французских рабочих в беретах. В этом им помогает дождь.
В воротах появляется лейтенант и, косясь на дождевые тучи, в нерешительности останавливается. В окне же правого углового павильона видна фигура унтер-офицера, одетого в рабочую блузу на голое тело, зевающего во весь рот и вслушивающегося в звуки барабанящего по крыше дождя.
Внезапно сквозь поредевшую дождевую завесу стали пробиваться горячие и колющие лучи солнца, под которыми заблестели шиферная крыша павильона и молодая зелень сооружений слева от него. И сразу же стало надвигаться огромное море синевы с ватными берегами. Дождь прекратился как по мановению волшебной палочки, и от брусчатки пошел пар.
Ворота Сен-Мартен
Правый тротуар повышается, а проезжая часть по левую руку, наоборот, понижается. Ступеньки ведут вниз. Внизу во впадине – ворота, похожие, если смотреть с боковой стороны, на надгробную плиту. От кривой связки из брусьев наверх идет кирпичная стена. Она белая с фиолетовыми тенями и нежными золотистыми, а также серо-зелеными оттенками, которые в сумерках удивительно фосфоресцируют. Фасады домов, высотой в три раза больше, чем ворота, недовольно отступают.
Бездонное голубое небо, отдающее в зелень и очищенное ветрами, еще светлое, хотя солнце уже давно зашло за горизонт. Кажется, что темнота никак не может пробиться сквозь завесу солнечного света. Вниз по бульвару тянет холодом. Полумесяц, словно слабый отпечаток самого себя, кажется, вот-вот исчезнет, но вместо этого, как бы подпитавшись медью, он начинает светить во всю свою мощь.
Улица д’Абукир
Серое небо затянуто дымкой, и оно начинается сразу над крышами. Если выглянуть наружу, то от мелкой измороси на кончике носа и ресницах останутся нежные капли. Брусчатку словно слегка обрызгали чернотой, и постепенно она темнеет, но не блестит. Наступление сумерек угадывается лишь по тому, как мрачнеют стены домов. Но небо еще хранит бледный инертный свет.
Улица д’Абукир. Все еще угадываются очертания площади Побед с королем на коне. Иногда взгляд ловит круп лошади с пылающим хвостом, на котором держится памятник, а порой проникает сквозь ее вздыбленные, отбрасывающие тень передние ноги и видит длинноволосого Луи с лавровым венцом на голове.
Маленькая арена, разделяющаяся на части широкими отрезками дорог. Застывшие вогнутые вовнутрь фронтоны со следами золота, бронзы и коричневой краски. Впалая линия крыш, немного плоскогрудые пилястры под толстым слоем побелки, слишком много печных труб, мансард и вкрапленных над ними чердаков.
Порой взгляд скользит по длинной свежевыкрашенной стенке фасада. В конце широкой погружающейся в сумерки улицы видна темная часть павильона Лувра.
Монмартр, улица маленькой плитки
Пахнет рыбой, хотя лавки почти все закрыты, а телеги разъехались. На улице валяются листы салата и капусты, в которые суют свои морды собаки.
В пустой мясной лавке горит электрический свет. В свежевымытых мраморных тумбах растут лавры. Мясник, уперший в бока голые руки. Закрываются раздвижные решетки.
Оживление наблюдается только в булочных. Большинство же магазинчиков тупо смотрят на улицу закрытыми темно-рыжими и зелеными металлическими ставнями.
Еще работающие освещенные лавки хорошо просматриваются и кажутся глубже, чем на самом деле. Электрический свет еще не падает на улицу и освещает только внутренние помещения, как в аквариуме.
Сплошные кафе-бары. Последние посетители стоят, облокотившись на столешницы. Кассирша встала с высокого сиденья. Официанты протирают столешницы и сгребают в кучу древесные опилки. Разговоры ведутся вполголоса. Среди них или рядом находится либо сам хозяин заведения, либо кассирша, проверяя чистоту столешниц и наблюдая за прохожими. Порой в пустых помещениях эхом разносятся монотонные сетования, вялые беседы, перемежаемые глубокими вздохами.
Бют-Шомон
Густая зелень подросшей травки, прижимаемой к земле ветром, дующим в сторону холма. Узкая песочная дорожка круто поднимается вверх к первому бугру. Вперемешку стоят пустые металлические стулья. Деревья сильно раскачиваются. Свечи у каштанов еще коричневые, а листочки только начали распускаться. Платаны же, усеянные старыми плодами, в большинстве своем стоят голые.
Местность совсем не защищена и открыта северным и восточным ветрам. В низинах кустарник уже покрылся однотонной яркой зеленью. У подножия северного склона, на берегу озера, колышутся ветки туй, жалких подобий кедров.
С развевающейся на открытом ветру светлой гривой волос на зеленом склоне, усевшись на тонкий стульчик, сидит школьник с книгой в руках. На ее корешке можно прочитать: «Жан Расин. „Андромаха“».
Парапет и ступени выполнены из серого бетона под стать стволам деревьев, повторяя их изгибы.
На втором холме виднеются остатки скал, которые закрепили бетоном. Ротонда без центра притягивает к себе подростков. Мальчишки обсуждают подругу одного своего товарища: «И появиться бы с такой в Бют-Шомон…»
Топот детей слышится на многочисленных лестницах галерей.
При взгляде вниз на гладь озера видно, как набегающие небольшие волны создают какой-то странный рисунок. Над озером нависает худосочное сливовое деревце, усеянное розовыми цветочками. Рядом проплывает утка с темной головкой и блестящим желтым клювом.
Площадь Вогезов
Первый по-настоящему теплый и приятный весенний вечер. Небо кажется далеким и одновременно низким, равномерно окрашенным в золотистый цвет.
Все улицы уже лежат в тени. Однако вдалеке по-прежнему в конце улицы Фран-Буржуа видна залитая солнцем восточная часть площади. Она кажется красной и бело-желтой. И все это дополняет золотисто-серое мерцание крутых и незамысловатых шиферных крыш.
Площадь еще не привыкла к свежей задорной зелени каштанов. Она отгораживается от нее краснотой кирпичей. Листочки же, хотя и полностью распустились, тесно прижимаются друг к другу в ожидании периода цветения. Деревья, как оказалось, спокойно пережили зиму и теперь находятся в полной боевой готовности. Все каштаны покрылись соцветиями, представляющими собой пока большие шишки.
Грабы в конце сооружения стоят еще почти голые. Непрерывно чирикают воробьи, многие из которых купаются в песке.
Дети от десяти до двенадцати лет, мальчики и девочки, играют на газонах среди фонтанов и стульев в «разбойников и жандармов». При этом принцессы, которых разбойники сначала схватили и увели в рабство, а затем отпустили, не испытывают большого желания бежать. Слышатся возгласы:
