Затем лес отступает, и позади стены видны одни только клубящиеся коричневатые облака на небе, гонимые теплым ветерком. Они все более уплотняются и начинают иметь неприятный свинцовый оттенок.
Ворота – две прямоугольные опоры из тесаного камня. Арка отсутствует. Только на одной опоре висит пустой фаянсовый горшок с изображением какой-то толстой птицы. Через эти ворота открывается вид на необъятный цветущий луг, где группами растут огромные каштаны, усеянные тысячами красивых свечек.
Остатки лесенки старинной аллеи ведут к светящейся под лучами солнца белой одноэтажной вилле с мансардной крышей в окружении высоченных пирамидальных тополей. Вдалеке, позади этого строения, вновь начинается напоминающий зеленый холм лес, чья распустившаяся листва отбрасывает глубокие тени.
Духота
Духота перед грозой. Стены выделяют тепло, и от этого становится невыносимо жарко. Нечем дышать. Стук в висках.
Над Вандомской площадью висит настоящий синий туман.
Печные трубы кажутся обветшалыми и производят тягостное впечатление. В конце улицы небо представляется сливово-синим – единственным цветом, который не вызывает жажду.
С места на место перескакивают неуклюжие голуби. Их крылья словно налились свинцом. Белье прилипает к телу, а глаза начинают болеть. И при всем этом из всех подворотен и боковых улиц веет жаром.
Сточные канавы непостижимым образом быстро заполняются водой, которая, на вид совершенно чистая, почти бесшумно несется мимо, образуя на своей поверхности легкую рябь.
Глаза то и дело натыкаются на собачьи экскременты и неприятно пахнущий мусор.
Бледно-серая старая, похожая на мопса, собака с выпученными глазами. У нее окрас как у серого в яблоках коня. Она беспрестанно чихает и с удовлетворением отрыгивает.
Лошади останавливаются возле фургона, и на их морды до самых глаз вешают мешочки и ведра из брезента с темными от влаги днищами. Они, переминаясь с ноги на ногу, пытаются их с себя стряхнуть. Рядом же, на тротуаре, лежат кубы прессованного сена.
Авеню де л’Опера. Серое поле припаркованных машин вермахта. На лбу постового перед комендатурой выступили капельки пота. Его лицо побелело как полотно и остается только надеяться, что он не упадет в обморок от духоты.
Длинный как жердь лейтенант войск СС с безучастной ко всему женщиной с соломенными волосами, кривыми ногами, широкими бедрами, загорелым лицом и длинным носом. Она что-то тихо говорит, и этот верзила навис над ней одним своим плечом.
Солдаты, скорее всего отпущенные в увольнение резервисты, на которых форма висит как мешок. С обвислыми задами, без штыков и в высоких ботинках на шнуровке, они изъясняются на кислотном и отстойном силезском диалекте. Обе руки у них заняты пакетами, и отдавать честь эти вояки могут лишь глазами.
Смотровое окно – место передачи посылок для пленных. Сине-бело-красные бумажные кокарды приклеились к стеклу, узкий проход в огромном штабеле похожих на муляжи почтовых пакетах.
Немецкое транспортное агентство. Стены сплошь увешаны фотографиями нашего вермахта с подписями на двух языках. На них изображены поднимающие волну своими носами катера с короткими крестообразными мачтами, небо, снятое с самолета и испещренное инверсионными следами, стреляющее ночью тяжелое зенитное орудие с языком пламени, вырывающегося из длинного ствола.
Там же были и фотографии с гастролей Берлинской государственной оперы в Париже. На фото – ярко-белое лицо примы, на три четверти закрытое мехами и букетами цветов.
Из агентства выходит последний служащий. Это молодой человек с блестящим пробором на черных волосах, изъясняющийся на двух языках и одетый в синюю спортивную куртку. Он медленно, посматривая в обе стороны улицы, закрывает полированным коротким ключом отделанную стеклом и никелем блестящую дверь, трижды поворачивая его вокруг оси.
Подняв вверх указательный палец, проезжую часть пересекают три работающие в агентстве немки в вязаных кофточках.
Две девушки-подростка с длинными волосами, круглыми личиками кокетливо прогуливаются, демонстрируя свои хорошенькие ножки.
У многих женщин неуверенная, спешащая походка. Некоторые явно натерли себе ноги и прихрамывают. Щеки ввалились, а губы крепко сжаты. Одна из них, явно вне себя от духоты, скривив рот в презрительной улыбке, стала, нервно подергивая щеками, дотрагиваться то до висков, то до прически, то до лба.
Перед кондитерской выстроилась очередь, заворачивающая за ближайший угол на боковую улицу. Там стоит и офицер люфтваффе из управления ВВС, который вот-вот готов взорваться от подступающего приступа бешенства. Он явно втерся в очередь, оттеснив двух женщин, и теперь вежливо пытается втянуть в себя живот и отодвинуться от них. Но благодарности это не вызывает. Вблизи от него стоят две дамы из Красного Креста в позе «Свистать всех наверх!».
Внутри кондитерской продавщица тонкими пальчиками непрерывно раздвигает и пакует пакеты с пирожными и другими кондитерскими изделиями. Непосредственно рядом с очередью за маленьким столиком, который давно уже сдвинут с места, какие-то фифы уплетают шоколад. Его «выбрасывают» только два раза в неделю с трех до четырех часов.
Там, где открывается вид на узкий переулок, где-то наверху между печными трубами, совсем близко, слышится приглушенный раскат грома, который начал удаляться, как будто пытаясь зарыться в облаках.
Со стороны Лувра начал надвигаться дождь, и на землю упали первые капли. Создалось впечатление, как будто они бьют по заданной цели и пытаются продырявить знойное марево и духоту. Но это им не удается. Мужчины лишь приподняли плечи, а женщины раскрыли разноцветные зонты.
Воспоминания о Руане
На юге город окаймляют крутые склоны холмов, девственные невозделанные поверхности которых покрыты короткой травой без цветов. Этот ковер разрывают почти вертикально обрушившиеся меловые скалы. Дует несущий в себе влагу ветер с моря.
Бушующие как в предгорьях Альп, согнувшиеся чуть ли не до земли деревья – серебристый тополь и несколько кленов. Их видно даже из центра города, с площадей и набережной Сены.
Вырытые ямы, светлая глина и рыхлый известковый мусор. По склону вверх тянется одно только кладбище, и стена из красного кирпича образует на нем своеобразный треугольник.
На молодых дубах и кленах, которые на приличном расстоянии друг от друга обрамляют единственную главную аллею, ветер выворачивает листья, показывая их медно-коричневые оттенки, создавая эффект наступившей осени.
В городе же преобладают серые и фиолетовые тона, а вот кирпично-красный цвет встречается редко. В церквях же главенствуют серебристо-серые краски. Позеленевшая медь на крыше клироса собора.
Со стороны аббатства Сент-Уэн доносится перезвон многих колоколов, и кажется, что звук исходит из нефа собора, не уходя вверх. При этом башни стоят молча, как бы замерев и укутавшись в свои каменные кружевные пальто.
