Плотно стоявшие деревья местами вырублены, и там возникли автостоянки. В кустарниках под освещаемыми солнцем маскировочными сетями притаились бронетранспортеры, а под брезентом угадывались зенитки.
Из передних бараков то и дело слышится гогот многочисленных гусей и кряканье уток. Их там не одна сотня, и каждый день появляются все новые приказы коменданта типа «Количество голов птицы достигло в лагере максимального объема». Затем указывается срок, до которого всех их надлежит забить. Однако полковник медицинской службы заявляет протест. Только тогда, когда становится ясной окончательная дата отъезда, численность птицы начинает по-настоящему уменьшаться. На окнах и бельевых веревках появляются ощипанные, по большей части тощие, тушки с обрубленными нижними частями лапок так, чтобы они лучше помещались в пакеты. Отдельно лежат головы гусей с полузакрытыми глазами и кур с их гребешками.
На свежем воздухе вместе со своим ближайшим окружением расположился на перекус старшина. Его лоб и голый затылок покрыты капельками пота, выступившими под лучами полуденного солнца. Рядом с ничего не понимающим взглядом сидит собака квартирмейстера – длинношерстный терьер – и наблюдает за паникой, охватившей птичье царство.
Во время последнего учения пожарной команды на центральном газоне образовался небольшой пруд, и утки быстро его облюбовали. В нем они и спали, спрятав клювы в заднем оперении, тогда как гуси беспокойно расхаживали по краю.
У заднего выхода из длинного рабочего барака расположена небольшая круглая площадка, выложенная гравием. На нем стоит столик с телефоном и несколько стульев. Здесь в спокойной обстановке работает генерал. Этот немного низкорослый, полный, но без всяких признаков живота человек удобно расположился за столом, подперев загорелую гладкую щеку ухоженной рукой. В своей тщательно выглаженной одежде он чем-то напоминает хищного зверя, каких обычно изображают на гербах. Гладкие черные, как у эбенового дерева, остатки волос при солнечном освещении в мягкой тени деревьев приобретают то багровый, то золотистый оттенок.
Позади частокола лесной растительности угадывается мерцающая даль аграрной степи.
Иногда на открытом воздухе устраивается послеобеденное чаепитие, а то и организуются приемы высоких гостей стран оси, где можно увидеть итальянцев и японцев, а также адмирала абвера, начальника «Зондерштаба Ф»
[32] и других высокопоставленных лиц. Кое-что от этих приемов перепадает и писарям, дежурящим в белом центральном коридоре за стеклянной дверью в ожидании соответствующего знака со стороны фельдфебеля приемной.
Опушка леса. Предполье. В обед всегда дует сильный ветер с востока, пробиваясь сквозь хилые, покрытые струпьями деревца. После полудня жара достигает 30–40 градусов. Но при ветерке она совсем не давит. И хотя температура постоянно возрастает, ветер тоже усиливается, делая жару вполне сносной. Тени от деревьев постепенно удлиняются в восточном направлении, и почва, усеянная хвойными иголками, начинает приобретать коричневато-красный оттенок, обозначая завершение послеобеденного сна.
Шезлонги. Пледы. Но прежде чем ими воспользоваться, требуется стряхнуть с них сосновые шишки. На шезлонгах хорошо засыпается, и стоит только присесть, как совсем скоро ветерок подхватывает газету, а книга выпадает из рук.
Для лучшего загара мускулистые офицеры скидывают с себя плавки. Так поступают, в частности, стройный как юноша, говорящий с едва заметным саксонским выговором первый офицер генерального штаба люфтваффе и несколько раздражительный седовласый начальник тыла военно-морского флота.
И такое продолжалось до тех пор, пока нудизму не положил конец приказ соответствующего генерала. Причем причиной этого явилось, скорее всего, то обстоятельство, что генерал к началу послеобеденного отдыха обычно возвращался с совещания не в духе и, направляясь к своему бревенчатому дому, видел все в довольно мрачном свете. Поэтому, когда он проходил мимо, все притворялись спящими.
Тогда генерал срывал свою злость на постовом, ругая его последними словами за то, что тот его не признал и потребовал предъявить пропуск. При этом он кричал так, что замолкали даже птицы в лесу. Как-то раз «досталось на орехи» и представителю «Организации Тодта»
[33] за то, что он чистил своего коня. Но на самом деле его слова относились к беззаботно загоравшему под лучами солнца штабу.
Старались подзагореть и часовые, подставляя под лучи солнца свои лица.
Недалеко от загоравших офицеров под солнцем лежали и отдельные рядовые.
Белоснежно цветущие поля
Вокруг леса на многие мили протянулись пашни и картофельные поля. Их общее направление шло на восток к полотну железной дороги, возле которой рядком располагались тополя. На самой линии горизонта находится город. Видно только несколько мерцающих на солнце крыш из асбестового шифера, красноватый корпус какого-то предприятия и мачты радиостанции.
Узкие полосы дубовых рощ. В западную сторону местность незаметно понижается к реке, у которой противоположный берег довольно крутой. Пшеничные поля вплотную подходят к опушке леса. Зерна посеяны редко, а в отдельных местах пашня вообще переходит в паровые поля, заросшие васильками, ромашками и другими полевыми цветами.
Время жатвы. Во многих местах рядом с молотилками возвышаются гигантские сараи с соломой с высоко задранной передней стороной и плавно нисходящей задней частью. В них, как будто закинутые туда невидимой рукой (посредством натяжного устройства, приводимого в действие двумя упряжками лошадей), лежат друг на друге прессованные кипы соломы. Над сараями висят желтые облака пыли, а вокруг суетится толпа людей.
Достаточно далеко едва просматривается длинное двухэтажное кирпичное здание правления колхоза. Теперь оно занято солдатами дивизиона зенитной артиллерии и окружено выложенными деревом позициями для орудий. По вечерам, когда заходящее багряное солнце посылает последние лучи, касающиеся верхушек далеких деревьев, от солдат, приводящих в порядок свою форму и чистящих оружие, по золотисто-красному жнивью тянутся все удлиняющиеся тени.
У реки расположены гаражи. Однажды в них после обеда возник пожар – горели бочки с бензином, и густой черный дым на несколько часов накрыл поля. Глядя на это зрелище, один из отдыхавших в шезлонге заметил:
– Это точно диверсия.
Однако никто из его соседей и не подумал вставать.
