Такое под силу только титану, но не простому смертному, который постоянно натыкается в донесениях на бессмысленные фразы. Не помогают также его старания, когда «он» пытается перед отходом ко сну еще раз на карте последовательно, пункт за пунктом, оценить сложившееся на данный момент положение на Востоке. А ведь ему надлежит в любой момент быть в готовности выдать по запросу соответствующую информацию, поскольку считается, что человек на его месте должен ориентироваться во всем автоматически.
Дядя Макс
Показалось, что кто-то стучит в дверь.
– Одну секундочку, – отозвался «он».
– Я не помешал? – вежливо справился вошедший человек в начищенных до блеска черных туфлях, вытирая платком выступившие на лбу капельки пота.
Это был дядя Макс, майор резерва, к которому обычно обращались, называя его господином консулом. Ведь этот человек являлся старейшим служащим ставки, трудившимся много лет в люфтваффе и не чувствовавшим себя счастливым оттого, что его перевели в оперативное управление. Теперь, при всеобщей политической переоценке каждого работника, майора начали считать чем-то вроде переспелого плода, но для того, чтобы отправить его к другому месту службы, требовалось обставить это в благообразной форме, предоставив краткосрочный отпуск и вручив портрет фюрера в серебряной рамке. Все было уже готово, и только ждали, когда дядя Макс отметит свое пятидесятилетие.
Во время покушения на Г. все дома в лагере, в которых его угощали маслинами и прочими вкусностями, сгорели. Сгорела и его обитель, после чего дядя Макс заметно сдал.
В первые недели после происшествия его видели прогуливающимся днем по лесу в белом банном халате, якобы на пути в сауну. Причем кушать этот штабной старожил желал не иначе как при помощи полурасплавленных серебряных столовых приборов. Это было единственное, что у него уцелело из всего имущества. И ординарцы в офицерской столовой прилагали все усилия, чтобы отучить его от этой привычки.
Прежде чем протянуть свою дряблую и высохшую руку, он предварительно покачал ею и, распространяя вокруг себя легкий запах шнапса, произнес:
– Я хотел только ненадолго заглянуть к вам перед тем, как отправиться в офицерскую столовую. О, да у вас весь стол завален бумагами. Прошу вас, не стесняйтесь. Молодой человек, у меня возникло ощущение, что вы судорожно цепляетесь за свою работу. Больше расслабляйтесь, мой дорогой. Заметьте, расслабление еще никому не навредило.
– Покорнейше благодарю вас за визит, господин майор. Правда, я немного занят. Готовлю разработку по обстановке на Юго-Востоке…
– Да бросьте вы! – Обычно мягкий, напоминающий птичье чириканье высокий голос дяди Макса стал непривычно резким и хриплым. – Пусть юго-востоком занимается фюрер и посланник Нейбахеру. Надеюсь, вы не возомнили, что разбираетесь в тонкостях лучше, чем они. Ведь, насколько мне известно, вы еще не потеряли рассудок. Лучше расскажите мне, как продвигаются переговоры с Зервасом
[44] или о действиях Джуришича
[45] в Черногории, а еще лучше о том, когда в Греции инфляция окончательно обрушила валюту. Мне об этом ничего не известно, а я ведь служу в оперативном управлении.
При последних словах дядя Макс практически перешел на крик, но тут же запнулся, поскольку ужасный кашель перехватил ему дыхание. Его лицо исказилось, а на лбу выступили капельки пота.
– Это все от курения, будь оно проклято! – заявил майор.
Затем немного отдышавшись и промокнув пот со лба, дядя Макс со злостью продолжил:
– Молодой человек! В вашем возрасте вы не можете не признать, что у нас здесь все девушки очень привлекательны. Это на самом деле отборные экземпляры. Причем самую симпатичную, забыл, как ее зовут, вы выбрали исключительно для себя, и это вызывает зависть. А теперь серьезно. Вам следует чаще покидать свою обитель, так как подобное затворничество плохо сказывается на вашем здесь положении. Вас практически не видят сидящим за столиком в столовой. Выпив компот, вы сразу же убегаете, как пугливая серна…
– Вы совершенно правы, господин майор. Но меня принуждает к этому серьезность создавшегося положения…
– Как раз в связи с серьезностью этого положения вы и должны чаще задерживаться в столовой. Дорогой друг, вам не поможет ваше служебное рвение, когда русские… Вы ведь слышали сегодня утром, что они прорвали нашу оборону по обеим сторонам Вилкавишкиса
[46]… Посмотрите на меня. Я предпочитаю умереть во всей этой красоте!
С этими словами дядя Макс провел своей аристократической рукой, унизанной множеством колец, по левой стороне груди, где красовались Знак наездника
[47] и Крест военных заслуг
[48] 1-й степени, и уселся прямо на письменный стол. Одернув штанины, он заявил:
– Тем самым вы сможете продемонстрировать свою озабоченность по поводу всей серьезности сложившегося положения. Не обижайтесь на меня за прямоту, но ваше высокомерие, ваша смешная кичливость своим образованием при всеобщей скромности…
– Но я и не думал кичиться, господин майор, и мне очень жаль, если меня так воспринимают. Просто мой начальник постоянно придирается. Правда, он обещал, что если моя теперешняя разработка удастся, то разрешит мне поприсутствовать на обсуждении обстановки у фюрера во время ночного совещания в двенадцать часов, – промямлил «он».
– Советую в этом случае не брать с собой никаких папок. Надеюсь, вы не боитесь щекотки, как тот новый венгерский военный атташе, который не давал себя обыскивать. И не забудьте перед этим съесть пару добротных бутербродов, поскольку заседание, точнее, стояние теперь стало частенько затягиваться до четырех часов утра. Такое легко выдерживают только эти тамошние «кони», а что касается нашего брата, то на этом «тренажере для лошадей» он окончательно ломается через каких-нибудь четырнадцать дней.
– Я рискну обойтись без бутербродов, господин майор, но поговорю с фельдфебелем на кухне… Однако поприсутствовать на совещании в какой-нибудь особо критичный день, когда со всех фронтов начнут поступать плохие доклады, будет довольно интересно… Я имею в виду реакцию на них.
