Не менее важным, по его мнению, являлось и решение задачи по регулировке подачи в купе воздуха. По этому поводу гауптман тоже имел свое особое мнение, заявляя:
– Нельзя считать проносящийся вдоль поезда воздух абсолютно здоровым. Совсем наоборот. Это во многом уже использованный русскими запыленный воздух. Вы даже представить не можете, насколько грязным делом является поездка по железной дороге. После каждой такой поездки мне приходится менять нижнее белье и подвергать себя всевозможным очищающим процедурам. Например, я начал несколько раз на дню промывать себе ноздри. Возможно, вы находите это странным, но вы не представляете, с какой жадностью я дышу свежим воздухом. Теперь же я использую время для систематического отдыха. Мне кажется, что вы не будете отрицать, что грядет день, когда потребуются все мои силы. Раньше я писал книги, превращая ночь в день многие годы. Но теперь мне претит даже чтение. Я не могу для этого сосредоточиться. Уж и не знаю, понимаете ли вы меня.
После такого заявления огненная полоска, оставленная на его лбу фуражкой, начинала покрываться капельками пота, а белое, лоснящееся от хорошей еды лицо – мягко поблескивать. При этом коротко подстриженные волосы напоминали серую бесформенную щетку. Причем на остальной части головы никаких выпуклостей не наблюдалось, что только подчеркивало его бычий затылок.
Роговая оправа очков гауптмана отсвечивала янтарем, а светлые глаза под ними казались гораздо больше, чем на самом деле, и дружелюбно смотрели на собеседников. При этом густые брови как бы служили продолжением щетки его волос, нависавшей надо лбом, а массивные, поросшие светлыми волосами руки покоились на слоновьих коленках. Ну прямо настоящий германский Зевс, олицетворявший собой подлинное германское мужество!
Что же касалось положения дел на фронтах, в этом вопросе господин гауптман был совершенно спокоен. Только превосходство противника в воздухе несколько омрачало его мысли, и он страстно желал найти способ устранения такой ситуации, о чем постоянно заявлял в офицерской столовой главного штаба вермахта обступавшим его со всех сторон профанам и непосвященным. Во всем же остальном гауптман старательно избегал излагать подробности складывающегося положения. Постоянные перемены в обстановке с точки зрения его этическо-религиозного мировоззрения могли только ввести людей в заблуждение. Он нисколько не сомневался в исходе разворачивавшихся грандиозных сражений.
– Насколько верным является то, что Бог находится на небесах, настолько точным выступает факт того, что мы просто не можем проиграть эту войну, – тут в его голосе появлялись стальные нотки.
Затем гауптман начинал издавать звуки, подобные тем, какие получаются при выпуске воздуха из системы водяного отопления, и продолжал:
– Знаете, если рассматривать положение вещей с точки зрения нравственности, то Божий приговор от 20 июля лишний раз подтверждает это. Я бы даже сказал, что происшедшее с фюрером чудо вызывает у нас, простых смертных, глубочайшее чувство радости и счастья…
Господин гауптман с глубоким удовлетворением узнал, что рейхсфюрер переслал главнокомандующему немецкими войсками на Западе аэрофотоснимки германских позиций 1918 года. В разговоре с молодыми офицерами генерального штаба он часто с озабоченностью ощущал их известное сомнение относительно полноты инженерного оборудования этих позиций и излишнюю переоценку возможностей «коврового» бомбометания современными средствами.
Будучи командиром роты, в 1918 году этот офицер постоянно заставлял своих людей совершенствовать позиции в инженерном отношении, что, возможно, сказывалось на их моральном духе. Они возводили громадные сооружения, постоянно углубляя и обставляя их новым оборудованием. В частности, решетчатыми кроватями из проволочной сетки. На одной такой глубоко под землей он спал сутки напролет до начала той памятной атаки, во время которой и заработал свой Железный крест.
– К счастью, мне известно, что наш фюрер полностью разделяет мою точку зрения по данному вопросу, – заявлял Д. – Ведь он не раз подчеркивал, что пот, пролитый при проведении фортификационных работ, снижает потери. Знаете, осознание того, что заветы незаметного офицера времен Первой мировой войны столь свято чтутся, вносит некоторое успокоение.
«Он» вспомнил, что именно так любил говаривать гауптман Д., и, взглянув в окно, увидел, как из-за лесочка в небо взмыл мощный синий луч прожектора и начал «прощупывать» низко висевшие облака. Наряду с ним в небе наблюдались и другие лучи, которые то перекрещивались, то разбегались в разные стороны. В той же стороне, где, покинув восточное предместье Берлина, сюда спешил спецпоезд с гауптманом, послышались едва различимые, но непрерывные выстрелы тяжелых зенитных орудий. Затем вдали стали видны походившие на вспыхивающие звезды разрывы. Но и поблизости появились ослепительно-яркие огненные цепочки, оставляемые 20-мм автоматическими зенитными пушками.
Встречая замедляющий ход поезд, из группы зданий, мимо которых он проезжал, вырывались звуки сирен, как бы стараясь ободрить его. Внезапно где-то далеко слева, словно красные огоньки рождественской елки, освещая руины, вспыхнуло пламя. Затем над полями справа, подобно рубиновой горошине, в небе загорелась еще одна звездочка. Одновременно синий луч прожектора низко опустился прямо над подъезжающим поездом, выхватывая из ночной темени облачка дыма, выбрасываемые паровозной трубой.
Тем временем господин гауптман, который уже давно застегнулся на все пуговицы, нахлобучил фуражку и, прижав к груди своей огромной ручищей портфель из свиной кожи, пробормотал:
– Если что случится, то его лучше всего выбросить. Но отнюдь не из-за страха, поскольку наступит пора быстро действовать по заранее разработанному плану.
С этими словами он с изумительным проворством начал перемещаться от окна в купе с опущенной светомаскировкой к окну в проходе вагона и высунул свою массивную голову наружу, подставив ее под поток набегающего холодного воздуха. На стеклах его очков, поднятых на блестящий от пота лоб, отразился слабый отблеск разрывов зенитных снарядов и падающих с большой быстротой на землю назад с неба пылающих осколков. Даже стоявшему в проходе гражданскому лицу с блестевшей лысиной было ясно, что самолеты противника атаковали именно курьерский поезд.
– Эти собаки снова каким-то образом пронюхали, что сегодня прибывает салон-вагон доктора Г. и штаб Шпеера, – проговорил гражданский.
Господин гауптман, придерживавшийся такого же мнения, взял предложенную ему сигарету и хотел было продолжить разговор, но тут же заткнулся, пораженный видом загорелого лица с впалыми щеками и большими торчащими ушами, возникшего в свете разгоравшейся спички.
Вскоре с промежутками в десять минут возле гауптмана с короткими пожеланиями доброй ночи этому одетому по-граждански господину стал выстраиваться весь обслуживающий поезд персонал, начиная от дежурного и кончая комендантом. В свою очередь после короткой дежурной фразы это гражданское лицо засовывало во внутренний карман пиджака руку, вынимало портсигар и, открыв его, протягивало очередному визитеру с предложением угоститься сигаретой, а то и вовсе без всякого комментария. И хотя этот жест был ожидаем и служил подлинной целью визитов, одариваемые по-прежнему смотрели на гражданского с некоторой долей беспокойства.
