Но это только так казалось. На самом же деле шум исходил от кусков жести, со временем отошедших от крыш и бьющих друг по другу. Причем с каждой неделей этот звук все усиливался и делался грознее. От них отражалось сияние месяца, чьи лучи концентрировались на этих листах кровли, как бы предупреждая, что вскоре что-то должно произойти. Не случайно же тысячи древесных листьев каждую ночь подвергались обстрелу этих лучей.
Возле могучего дуба стали концентрироваться опавшие листья, словно создавая некое оборонительное сооружение, которое по большей части поглощало шелест и прочий шум листвы, погружая ее в зимнюю спячку. На ветках же, которые это дерево с себя сбросило, в лунном свете стали блестеть места слома.
Это одинокое высокое дерево возле места общего пользования вообще смотрится несколько подозрительно. По мнению штабс-ефрейтора, бронированная разведывательно-дозорная машина противника его сразу же обнаружит и обстреляет из пулеметов, поскольку в кронах таких деревьев всегда что-то спрятано.
Сколько же недель подряд продолжается этот ветродуй под слабыми лучами сентябрьско-октябрьского солнца? Ветер и солнце явно заключили между собой договор по созданию нового времени года. Ветер разгоняет тучи и дает возможность беспрепятственно светить солнцу, а солнце, в свою очередь, подогревает его потоки, не позволяя ему перерасти в осеннюю бурю. При этом в том, что такая погода может сильно действовать на нервы, «он» мог убедиться еще в 1939 году, когда впервые ему пришлось нести боевое дежурство. Причем тогда «он» смог понять, что даже при столь мягком ветре засыпать стало довольно трудно.
Нечто подобное «он» испытал и позапрошлой ночью, когда стало формироваться огромное облако, почти полностью заслонившее собой луну. Однако поутру оказалось, что оно не было настолько уж страшным – утренний ветерок быстро и играючи разогнал его, а взошедшее желтое солнце сожгло все то, что от него оставалось.
Вспоминая это, «он» долго ворочался в постели и наконец уснул. Но его начали мучить кошмары.
Ему снилось, что кто-то, словно приросший к одному месту, стоял ночью на лугу, освещаемый лунным светом. На широких плечах этого человека играли блики, а маленькая голова при этом оставалась в тени. Затем человека как будто кто-то начал подталкивать, и фигура закачалась, как буек на реке, под воздействием течения, медленно погружаясь в дымку, расползавшуюся по земле.
Вскоре ног было уже не видно. Человек вел себя как невидимка и наклонился, словно отыскивая уроненные из ящика для инструментов пассатижи или потерянную серебряную подкову. Однако уже вскоре фигура осветилась с другой стороны. Неужели она глиссировала?
Вот фигура наклонилась к входу в палатку, и ее надо было бы окликнуть, но это не получалось – звуки застревали в горле. Затем голова проникла вовнутрь.
«Он» заметался в постели, открыл было глаза, но тут же опять погрузился в кошмарный сон.
Теперь ему снилось, будто бы «он» лежит в палатке рядом со своим старым армейским приятелем Мугги. Внезапно ее полог откинулся, и показалась чья-то голова. Лунный свет проник вовнутрь, и тут «он» увидел, что это был вовсе не человек. На него смотрела оскаленная морда куницы.
– Эй, Мугги, проснись! – принялся тормошить «он» своего товарища. – Это же та самая куница, что стащила у нас карбидную лампу и пассатижи! Да вставай же ты, Мугги! Хватай ее!
Они уже схватили было коварное животное, как вдруг оно разразилось дьявольским смехом, от которого его бросило в дрожь, и «он» снова проснулся.
«Приснится же такое», – подумал «он» и в надежде, что кошмарные видения отпустят его, закрыл глаза.
Однако кошмарный сон продолжался. На этот раз вместо куницы «он» увидел какую-то человеческую фигуру. В лунном свете блеснули пуговицы на ее шинели. Причем шинель была офицерская. Приглядевшись, «он» различил лицо их нового командира взвода, пришедшего проверить посты. На положенном месте офицер часового не обнаружил, поскольку тот полностью растворился в тени дерева, в этой густой темноте, и решил заглянуть в палатку.
Но зайти в нее взводный не успел – из палатки высунулась бледная и распухшая ото сна голова. Еще не проснувшись, солдат с трудом натянул на себя брюки и, смешно подняв руку, крикнул официальным тоном, какой разрешался только штабс-ефрейторам:
– Стой! Кто идет? Пароль?
Наконец «он» полностью вылез наружу, но было, конечно, уже поздно. Однако командир взвода не обратил на это никакого внимания.
«Неужели это был мой голос?» – удивился «он».
Его голос звучал хрипло, как у испуганной птицы. И может быть, его не услышали. Затем на него снова напала зевота. Причем такая, что челюсть вот-вот могла оказаться вывихнутой. Ледяной ночной воздух хлынул в легкие, достал до самого сердца… и «он», обливаясь холодным потом, снова проснулся.
Убедившись, что это был всего лишь сон, «он» вновь попытался заснуть…
Теперь «он» увидел себя стоявшим вместе с Мугги поодаль палатки. Возле нее маячила фигура взводного. Они стали вдвоем приближаться к ней, о чем-то болтая на ходу. При этом Мугги держал руки в карманах. Не доходя до офицера, приятели хотели было отрапортовать взводному по всей форме, но потом решили дать проверяющему приблизиться.
– Пост номер 3. Канонир Х. Во время моего дежурства никаких происшествий не отмечено, – доложил «он».
– За исключением того, что часовой спит на посту! – заметил офицер. – Я наблюдал за вами добрых пятнадцать минут. Вы были в полной отключке. Вас следует арестовать. Это полнейшее нарушение устава караульной службы и оказание услуги противнику. Настоящее свинство! Сколько вы вообще служите в армии?
– Шестой год, господин обер-лейтенант. Правда, во время рождественских праздников 1939 года меня отозвали из вермахта, и я служил в одном важном учреждении. Но в 1941 году меня вновь направили в армию для дальнейшего прохождения службы в строительной роте люфтваффе, а затем перевели в полевую хлебопекарню. Потом полгода, нет, намного больше, восемь с половиной месяцев…
– Благодарю, спасибо. Все ясно. А теперь вам поручили защищать Восточную Пруссию. Вы снова понадобились в грозный для родины час. Что ж, похвально, штабс-ефрейтор. Что же мне с вами делать? Да и видок у вас…
– Господин обер-лейтенант, по предписанию врача мне разрешено надевать каску только при непосредственном контакте с противником…
– Это правда, господин обер-лейтенант. Соответствующее разрешение у него имеется.
С этими словами Мугги поскреб подбородок, обросший рыжей щетиной. Ведь лезвий для бритья в магазине уже давно не продавали.
– Так же как и разрешение на ежедневный часовой послеобеденный сон, если это позволяет служебная обстановка, на регулярное потребление обезжиренных сливок и трех яичниц в неделю, а также на постоянное посещение концертов органной музыки… – добавил «он».
– Но кто вам разрешал накидывать на себя плащ? И прикрывать уши наушниками, вы, клоун? Надевать мотоциклетный шлем тоже никто не приказывал. Вы выглядите как далай-лама или как святая Тереза…
