– Господин обер-лейтенант! Это листья во всем виноваты. Тополя в лунном свете производят такой шум…
– И создают ультрашок, который стал проявляться в последнее время. Он вызывает отслаивание мозговой оболочки. Я знаю об этом. Я все знаю. Дорогой друг, не надо больше оправдываться. Вы и так стали слишком мудры и знаете истинную правду. Не надо больше себя утруждать! Скорее лезьте в палатку, а еще лучше исчезните совсем. Ваш товарищ за вас отдежурит. Наш командир тоже без вас обойдется. Если он встретит этого ультрафиолетового передового бойца, то последствия будут непредсказуемыми, но в любом случае для исхода войны решающими. Дружище! Да не лязгайте же так зубами! И не крутите головой, а то еще сломаете шею. Вы же не заговорщик!
Офицер на мгновение задумался, а потом продолжил:
– Все происходящее здесь не имеет к войне никакого отношения. Я имею в виду вашу вахту по отслеживанию лунного света. Мы все и так уже многое сделали, причем совершенно на добровольной основе и без больших членских взносов…
«Он» опять проснулся, поворочался и снова провалился в кошмарный сон. На этот раз в палатке было страшно холодно и мучительно сыро, хотя все уже давно могло замерзнуть. И если бы не испарения, то так и произошло бы. Замерз бы и Мугги, от которого воняло, как от старой клячи. Зубы выбивали дробь все громче и громче. Зато снаружи слышалось лишь легкое шуршание. Казалось, что кто-то ходит по серебристому песку. При этом там было намного теплее, поскольку вместе с лунным светом поступало и тепло. Каждый пятый его луч был чуть теплым, не позволяя ударить морозу. Ведь то, что делало солнце, мог творить и месяц. Если бы он захотел, то здесь мог бы расти даже сахарный тростник, а гремучие деревья превратились бы в виноградные лозы или в глицинии.
Но в палатке было черно. Она представляла собой настоящий ночной загон. При этом от ног Мугги страшно воняло. И в этой темноте, ползая на коленях по кругу, помогая себе руками и держа фонарик во рту, «он» пытался найти выход. Но вместо выхода из палатки наткнулся на старинные серебряные часы Мугги. И вовремя. Ему с трудом удалось удержать их, поскольку они уже собирались просочиться наружу через полог палатки, чтобы подыскать себе наседку…
У наседки между глаз торчал рог, а лоб был мягким, как воск. Она сидела на восковых яйцах, имевших форму цифр. От цифр поднимался легкий дымок, сворачиваясь в колечки и распространяя запах лошадиных волос. Что ж, Мугги хорошо разбирался в лошадях…
Для начала они проветрили палатку, а потом сверили часы, после чего Мугги заявил, что не он должен стоять на посту. При этом из часов слышалось беспорядочное царапанье. Такое, как будто бы в них происходила битва жуков. Звук напоминал также шкрябанье лапок навозного жука, какое он издает, если перевернуть его на спину. Тогда «он» решил отстоять свою смену до конца. Ведь предстоял очень важный разговор по радио, а Мугги, несмотря на торчавшие, как локаторы, уши, не смог бы разобрать слов.
Возможно, специальный посланник уже прибыл. Точно. Вон он. Стоит с босыми ногами возле рва, совсем измучившись от хождения по росе и схваченным морозом лугам. Посланник так и стоял с голыми ногами и дрожащими коленями, но в перьевой шубе. Причем перья были от цапель и аистов, а между ними просматривался пушок как у птенцов. Перья прикрывали грудь и хорошо согревали.
Тогда «он» бросился в палатку за Мугги. Затем они вооружились жердями, оторвав их возле финчасти от забора, чтобы перебросить их через ров и образовать своеобразный мост. Потом, пригнувшись, оглядели окрестности, обратив внимание на полоску света, пробивавшуюся из щели внизу окна возле подоконника. А может быть, это были отблески от углей в цветочных горшках?
Отогрев замершие пальцы дыханием, они стали приближаться к свету. Причем белый, как соль, песок предательски хрустел под их ногами. Тут, откуда ни возьмись, появилась лошадь, и «он» ускакал на ней далеко-далеко. И если кто-нибудь внимательно наблюдал за всем этим, то увидел бы на лугу, походившем в легкой дымке тумана на озеро, наездника, показывавшего свое искусство в верховой езде.
Мучимый кошмаром, «он» вновь проснулся и долго ворочался с боку на бок, пытаясь отогнать от себя нахлынувшие видения, а затем снова заснул.
На этот раз никакой лошади рядом с ним не было. «Он» увидел себя стоящим возле бункера и внезапно понял, что должен оставаться на месте и дожидаться своего товарища. Когда Мугги приблизился, то по тому, как он жевал травинку, стало ясно, что Мугги не на шутку разозлился.
Как низко опустилась луна!
– Мугги, как тебе это удается? – изумленно воскликнул «он».
Мугги висел в воздухе, словно надутый газом аэростат, держа черенок от лопаты возле лица и паря над невысоким холмиком возле бункера, где лежала перевернутая тачка.
Лицо у него потемнело и раздулось. Только верхняя часть еще оставалась светлой. Его, как плохая лампа, освещал лунный свет, отгоняя клочья тумана, который расползался по земле, доходя Мугги чуть ли не до лысины.
Очень хотелось спать. Но «он» понимал, что если бы обер-лейтенант не оказался таким мировым парнем, то ему пришлось бы туго. Ведь кто-либо другой обязательно накатал бы на него телегу, отметив такой проступок в отчете о происшествии, и тогда пиши пропало. Ему просто повезло. Так что ни о каком сне, по крайней мере теперь, не могло быть и речи.
Поэтому «он», как и тогда, когда не мог заснуть в сарае, превращенном в казарму, стал пытаться вообразить себя в окружении роскошных женщин. Но на улице это у него плохо получалось. Они в его воображении появлялись, но такими маленькими, как будто бы «он» смотрел на них в перевернутый бинокль. А иногда казались настолько огромными, что ему никак не удавалось их обнять.
Порой женщины внезапно превращались в один гигантский глаз размером с озеро, который рассматривал его, словно маленькое насекомое, как муху, попавшую в чернила.
Затем женщины снова становились такими маленькими, что их приходилось искать с помощью лупы среди мокрой паутины. Они утекали сквозь пальцы, и поймать их можно было только при помощи гребенки с частыми зубцами.
– Нет, Мугги, это бесполезное занятие! – наконец воскликнул «он». – Продолжай держать травинку во рту! Помнишь ту рыжую жену столяра, страдавшую нимфоманией, такую статную. С ней тогда еще переспал весь поезд, зажимая ее то на ящике для угля, но на гладильной доске. Или ту хозяйку, которая вчера угостила нас целым ведром с падалицей. Теперь она выглядит совсем по-другому и в ожидании стоит у забора. Волосы от ушей она убрала, а свои красивые плечики, наоборот, прикрыла. А рядом с ней еще одна «малышка». «Головастик», как ты ее, Мугги, называл. Помнишь, такая задорная девушка, отбывавшая трудовую повинность в городе. С тонкими ножками и маленькой грудью.
Девушка дважды продинамила Мугги, но он этого словно не заметил и оставался с ней приветлив. И вот однажды она все же пришла. Тогда Мугги поднялся с ней на сеновал, такой огромный, что поглощал буквально все звуки, и позабавился с ней по всем правилам искусства.
