Некоторое время дети в палатке не появлялись, и в следующий раз из озорства они все же позволили унтер-офицеру незаметно подойти к ней и застать врасплох клевавшего носом солдата за чтением газеты.
Когда «разнос» закончился и проверяющий удалился, четверо нечесаных парнишек с одинаково крепкими и округлыми головами вернулись. При этом они принялись барахтаться в палатке на уже по-осеннему холодной земле, с жадностью пытаясь отнять у младшего черствый кусок покрытого плесенью хлеба. Причем старший из них постоянно оглядывался на слегка сбитого с толку, но все еще доброжелательного солдата.
Как видно, старшему, самому худому и бледному мальчику, было поручено приглядывать за младшими, и ему чаще всего доставалось от взрослых «на орехи». Этого парнишку, с торчащими ушами и с тревогой смотрящими на мир светлыми глазами, зовут Эгон. Оглядев разорванные штанины своих братьев, он с трудом подавил начавшую подниматься у него злость. От подзатыльников их спасла вовремя подошедшая сестричка, чтобы позвать мальчишек домой.
Эта слезливая и тихая девочка чувствовала себя в палатке неуютно и стремилась скорее вновь оказаться дома. Однако ее братья не обращали на нее никакого внимания, как будто бы ее и не было вовсе.
Тем временем возле палатки с компрессом на шее и признаками отклонения в умственном развитии появилась девчушка лет семи-восьми с широким лицом. Она явно недавно плакала, отчего на ее немытых щеках остались борозды от слез. Другие же маленькие девочки, игравшие неподалеку, с громкими криками бросились ей навстречу, схватили ее и стали таскать за обе руки по лугу.
За ними со стороны с чувством собственного превосходства наблюдал какой-то более прилично одетый сопляк. Его родители временно тоже проживали в бараке, платя за жилье шесть марок в месяц. Мать поручила ему принести солдату печенье, молоко и яйца. Мальчик прекрасно знает местность и все новости, выполняя самые ответственные поручения. У него – светлое интеллигентное лицо, на котором написана готовность оказать любую услугу. Он старше своих сестер и каждый день снабжает солдат известиями обо всем происшедшем в округе. Звучит это примерно так: «К счастью для горняков, в одной из штолен начался пожар».
Появился и двенадцатилетний мальчик по фамилии Хайн. Он проживает вместе с тремя женщинами – матерью, женой старшего брата и старшей сестрой – в квартирке, состоящей из кухни и гостиной. Старшего брата и мужа сестры призвали в армию. Женщины постоянно следят за ним, ругают за малейшую провинность, но он знает, как отвести их гнев от себя и натравить одну на другую.
Его красивая восемнадцатилетняя сестрица Мария будит самые разные фантазии у солдат. Некоторые из них частенько торчат возле ее двери, наблюдая, как она босиком гладит белье с розовым спросонья и от идущего от печи жара личиком. Накануне вечером Мария вместе с унтер-офицером ходила в кино и поздно пришла домой! Она любит всем благосклонно улыбаться, осознавая свою женскую притягательность. Эта молодая девушка часто остается ночевать у подруги в городе, заставляя брата выкручиваться за нее и молчать обо всем, что ему известно.
Мать же относится к солдатам с подозрением и одновременно неуклюжей фамильярностью, строго отличая женатых от холостых, интересуясь их гражданской профессией. Она всегда смотрит на них, наморщив лоб, на который беспорядочно спадают седые волосы. У нее – массивный подбородок и натруженные руки, а своих многочисленных взрослых детей она называет не иначе как «батальон». Ее муж уже давно находится в какой-то больнице, и ей приходится его постоянно навещать. Больше о нем ничего не известно.
А вот ее потерявшая после родов много сил невестка озабочена тем, что будет с ними, когда придет первая военная зима. Маленький ребенок этой женщины выглядит каким-то хилым и безжизненным. Он беспрерывно плачет и кашляет.
В их тесной квартирке всегда очень сильно натоплено, а на печи сушатся пеленки малыша. По словам солдат, в этом жилище стоит такая жара, что нижнее белье прилипает к телу. И между этими женщинами, «дикарками», как окрестили их солдаты, постоянно носится туда-сюда почти все понимающий и очень серьезный мальчик. Когда к ним приходят солдаты, он становится нелюдимым, а если надо его куда-нибудь послать, то он внезапно исчезает. Парнишку явно что-то мучает, о чем свидетельствует появляющаяся порой на его устах какая-то жалкая и беспомощная улыбка.
Постой
Очищенный от мебели танцевальный зал на мансардном этаже деревенского трактира. Слегка покатый деревянный пол и деревянные цилиндрические своды. На стенах повсюду висят транспаранты «Вступайте в общество „Национал-социалистическая народная благотворительность!“», «Народ должен помочь себе сам!» и им подобные. Сзади находится дверь, ведущая на недостроенную лестницу, при спуске с которой ночью, чтобы попасть в сортир в темном дворе после хорошей пьянки, можно легко свалиться. В зале же вдоль стен беспорядочно наставлены грубые низкие скамейки без подлокотников и старомодный плюшевый диван. В центре зала набросана солома, на которой развалились солдаты.
Осталась и барная стойка, возле которой навалено грязное белье. Неподалеку от нее возвышается подиум с барабаном и пианино. На этих инструментах недавно был дан показательный концерт силами Мугги, в прошлом молочника и почтальона из города Пазевальк, любителя приговаривать, что он с детства мечтал стать музыкантом, а также литейщика свинца из Нойкельна, всегда подчеркивающего, что пролетарии непобедимы, и Зафта, водителя трамвая с рябым и недобрым лицом испуганной обезьяны. Это произошло серым воскресным утром после ночного дежурства, завершившегося крепким возлиянием. И теперь мы часто напеваем веселую песенку, начинающуюся словами: «Как мне спуститься с крыши».
Между прочим, по многочисленным просьбам за пианино довольно часто садится бывший подручный рабочий на имперской железной дороге Хаазе по прозвищу Купец, правильно угадывающий только каждую третью ноту, но зато весьма комично ерзающий задом на кресле.
Особенно любят солдаты единственный оставшийся от мягкой мебели диван. За завтраком одна парочка садится на него в углу и долго и громко чавкает, не обращая внимания на спящих у ее ног в соломе товарищей. На том же диване рядом с этой парочкой спит и низкорослый сердечник, бывший бухгалтер по расчету заработной платы, с вечно потным лицом, укутавшись в громадную шинель.
Между прочим, он всегда готов идти на дежурство, и ему не требуется долгий сон для отдыха. Его не терпящий возражений командный голос по вечерам слышится дольше всего и вклинивается в разговоры в дальнем углу зала.
На лестничной площадке стоит стол и три сильно потертые салонные кресла. Там после ночного дежурства всегда завтракает наводящая на всех страх троица – бывший подручный рабочий на имперской железной дороге с бесцветным, как у калмыка, лицом, оказавшийся стукачом, каменщик с набрякшими жилками на висках и желтыми, словно янтарь, глазами, а также перебравшийся из Шварцвальда в Берлин щербатый бодряк с тонко очерченным, как у старухи, ртом, густыми седыми волосами и дряблым морщинистым лбом, постоянно пишущий длинные письма и получающий почту от детей. Наслаждаясь мягкими креслами, они демонстративно громко разговаривают по пустякам и специально держат открытой дверь в зал, откуда время от времени раздаются просящие о тишине голоса. Эта троица напоминает пауков в банке, поскольку на самом деле они ненавидят друг друга.
