Они чувствуют себя после ночного дежурства бодрыми и продолжают разговоры до тех пор, пока их не станет клонить ко сну. После этого вся троица направляется в зал и, засыпая уже прямо на ходу, ложится на пол и застывает как изваяния.
Между тем хозяева трактира продолжают использовать зал для своих нужд. Так, однажды утром, несмотря на то что он был полон спящими солдатами, две юные помощницы по хозяйству, громко разговаривая и смеясь, принялись разбирать грязное белье. Среди них была и приехавшая сюда издалека Герда, единственная черноволосая девушка в округе с заплетенными тяжелыми упругими косами, уложенными по кругу на голове и усталым детским личиком.
Ей приходится очень много работать – еще ранним утром, в пять часов, при свете лампы ее можно застать за мытьем полов в общем зале трактира на первом этаже. Изредка днем ей все же удается прикорнуть в тесной комнатенке, над окном которой постоянно свешиваются громадные перины. В ее обязанности входит и забота о детях. Каждый солдат к тому же норовит пристать к ней с различными просьбами.
Вначале некоторые старались ей помочь. Девушке же оставалось только отвечать им укоряющими взглядами и уворачиваться от их рук. Но теперь никто даже не пошевелился, чтобы освободить ее от тяжкого труда. Ее худощавое тело больше не привлекало мужчин, и солдаты, облокотившись на барную стойку, смотрели поверх ее тощей спины и мимо костлявых бедер. Так и пришлось ей целый день трудиться, сгорбившись в три погибели.
Она была остроумна, как настоящая горожанка, и любила давать всем прозвища. Так, например, академик получил от нее кличку «храбрый». Обладая хорошей интуицией, как-то раз, почувствовав неладное, она внезапно бросилась на кухню, где маленький сынишка хозяйки как раз собирался засунуть в рот горячую золу из печки.
Некоторые худощавые мужчины, такие как бывший бухгалтер по расчету заработной платы, спят недолго и бесшумно и никогда полностью не погружаются в глубокий сон. А вот блаженные толстяки дрыхнут как убитые – у одного лампа висит прямо над головой, другой же улегся непосредственно рядом с жарко натопленной печкой, и тем не менее у обоих на губах во сне играет безмятежная улыбка. У других же сон похож на короткий обморок, в который они впадают мгновенно.
Во сне большинство солдат охватывает чувство нереальности происходящего, чего-то вымышленного, и наутро они не могут припомнить, что им снилось. Только изредка канонир Абель, человек, умеющий сформулировать свои мысли, проснувшись, говорит: «Я спал хорошо и видел прекрасный сон».
Вести из Польши
Ефрейтор машинного отделения огромного броненосца Оскар, выходец из Рейнской области и слесарь по профессии, угодил ногой в рулевой привод и получил множество ран. Он никак не хочет смириться с тем положением, в каком оказался после того, как военврач назначил ему пересадку кожи. Вызвано это тем, что после неудачной операции, проведенной по совету корабельного врача, у него остался большой рубец на подбородке и шрам на шее.
Их корабль стоял в Готенхафене
[9], и он там много чего наслушался, в частности того, что рассказывали солдаты «Лейбштандарта»
[10]. Они говорили, что если какая-нибудь деревня оказывала упорное сопротивление, то танкисты начинали давить на углы домов своими тяжелыми танками, и глинобитные стенки изб складывались словно карточные домики, накрывая собой сопротивлявшихся жителей – мужчин, женщин и детей, которые не могли выбраться из-под обломков. Затем, когда наступало затишье после боя, их продолжали утюжить гусеницами.
Если же поблизости от села находили изуродованное тело немецкого солдата, то применялись такие меры: доставались тяжелые стальные тросы, какие танкисты всегда возят с собой, и прикреплялись к корме танка. Затем к другому концу привязывалось по 30–40 жителей деревни, и танки с таким «прицепом» начинали ехать прямо по полям. Вскоре от этого «прицепа» оставалось одно только мокрое место.
Использовали и другие методы, например, жителей села заставляли выкопать яму – подобие воронки от снаряда. Затем их раздевали, загоняли в эту яму и под громкий хохот солдат засыпали землей. Таким же способом очищались от трупов и бывшие вражеские позиции, которые затем планировалось использовать в своих целях.
Запомнился один унтер-офицер из «Лейбштандарта». Он находился на действительной военной службе уже два года и в эту часть попал перед самым началом войны. Жутко «симпатичный» вояка. Высокого роста громила с крепким черепом, крутым затылком и огрубелой кожей на лице, покрытом прыщами. Его небольшой рот при кульминационных моментах рассказа постоянно кривился в усмешке и перекашивался, поднимая вверх один из уголков губ. Говорил он на франкфуртском диалекте, напоминавшем говор солдат Первой мировой. Но когда он злился, его голос походил на тявканье зениток и звуки проводимых горных работ.
Этот унтер-офицер возвращался в часть из отпуска, который провел со своей женой, и его вещмешок был набит различными бутербродами. Бросались в глаза плохо застиранные пятна на брюках и жеваная, явно меньшего размера пилотка, которая причудливым образом держалась на его непокорных отросших каштановых волосах. Для полноты описания этого человека стоит привести всего лишь конец его рассказа: «С двумя станковыми пулеметами ночью мы отбили наступление целых двух полков. При этом поляки постоянно тупо предпринимали фронтальные атаки. С ними были и беженцы – железнодорожники с женами, которых они всегда посылали вперед. А утром среди трупов мы обнаружили живых и невредимых, но совершенно пьяных солдат. Да здравствует Польша!..»
У Вильгемсхафена, зима 1939/40 года
Кабак у канала
Кабак расположен у дороги, идущей по дамбе, вдалеке от города. Зимой клиентов здесь мало. В основном это корабелы, решившие пропустить стаканчик-другой матросы с плавучего дока и солдаты из находящихся поблизости позиций. Дорога ведет к напоминающему деревню предместью. По ней часами не проходит ни одна машина. Только по утрам в глубокой темноте горят огоньки фар от велосипедов рабочих и полевых кухонь на грузовиках. А в обеденное время каждый день повторяется одно и то же – медленно проезжает запряженная гнедыми тяжеловозами повозка с песком.
На канале же больше жизни – у шлюза лежат две лодки, которые скоро вмерзнут в лед, проходят баркасы, набитые рабочими с военного завода, расположенного по другую сторону канала. На них видны мужчины в фуражках и женщины, повязавшие голову платком.
Через четверть часа пути на восток канал заканчивается в акватории порта, над которым возвышается высокое здание портовой администрации из красного клинкера с закрашенными в синий цвет окнами. На плоской крыше разместились зенитные установки, возле которых суетятся крошечные солдаты.
