В порту снуют многочисленные мелкие баркасы, а больших кораблей не видно. Целыми днями над каналом моросит осенний дождик, поднимая уровень воды, которая всего на пядь не доходит до дороги, идущей по дамбе. Яростные порывы осеннего ветра отгоняют воду прочь, а в первые морозные ясные дни она замерзает, и во льду отражается голубое небо.
Возле шлюза лед начинает нарастать. Вначале подходили тяжелые моторки и ломали лед, ведь на противоположном берегу находятся сараи с боеприпасами, а подходы к ним по льду не предусмотрены. Но в скором времени попытки убрать лед прекратились, и на несколько месяцев канал превратился в своеобразную сушу. А поскольку уровень воды постоянно снижается, лед снова и снова начинает ломаться.
Непроходимую ледяную пустыню, состоящую из глыб льда, обрамляют кирпичные откосы, между которыми лежат огромные снежные валы. По акватории же порта теперь проложена утоптанная тропинка, и при пересменке по грязно-серому льду стали тянуться бесконечные черные цепочки сгорбленных, продрогших и быстро шагающих людей.
На противоположном берегу в хилых ивовых зарослях расположились длинные сараи с прочными односкатными крышами, в которых хранятся боеприпасы. Над ними возвышаются рукотворные земляные холмы, на которых без устали вращаются вентиляторы – ведь там хранится порох. Повсюду видны заросли камыша, блеклые проплешины замерзшей и устало шуршащей травы, короткие железнодорожные пути, внезапно обрывающиеся участки дорог, проржавевшие вагонетки, а в камышах и промерзших до земли лужах – груды трофейных польских орудий. При этом почва покрыта грязно-серым, слежавшимся снегом. Ил-Таун
[11], одним словом.
Бой между чайками и утками
У шлюза в морозном небе продолжается вечный бой между чайками и утками. Возле проталины, где к поверхности воды поднялось много рыбы, слышны крики и кряканье.
К верху из глубины почти без сознания медленно поднимаются извивающиеся, как змеи, угри, демонстрируя свое переливающееся коричневыми и золотистыми цветами брюшко. Заметив их, чайки камнем падают в воду и, схватив добычу острыми когтями, вновь взмывают в небо. Пронеся бьющихся в конвульсиях змей поближе к берегу или дальше над каналом, они садятся на лед и начинают терзать жертву клювами, одновременно отгоняя других чаек. При этом угри нередко целиком исчезают в их широко раскрытых клювах. И в целом стремление удовлетворить голод напоминает панику, сопровождающуюся громкими криками.
Разновидностей чаек много. Причем старые взъерошенные серые птицы обладают мощными клювами и при подходе человека лишь с большой неохотой поднимаются в воздух.
У кромки льда, встречая потоки воздуха грудным оперением и тихо крякая, плавают утки. Некоторые из них замерзают. Изредка, гонимые суровыми зимними условиями, тучами налетают целые эскадры норвежских морянок, занимая узкие открытые участки воды и сверкая своими красными и желтыми лапками. Миг – и все покрывается хлопающими крыльями и фонтанчиками воды. Затем, громко крякая, потряхивая гузками и блестя своими черными кроткими круглыми глазами, они начинают подгребать к кромке льда. При этом одинокие серые цапли, осознающие, что они защищены самой природой, часами стоят на льду с вытянутыми шеями.
Семья Жана
На дамбе всем распоряжается владелец кабака Жан. Но главным источником его доходов являются грузоперевозки. В прошлом он был капитаном торгового судна, однако сейчас – это согбенный от старости старик с богатырской фигурой, которая с возрастом, кажется, продолжает только совершенствоваться.
Он носит туго облегающую фигуру одежду с узкими брюками, с которыми контрастирует огромная лысая голова с набухшими жилами и глубоко посаженными, налитыми кровью глазами. При этом создается впечатление, что эти глаза с усилием сосредотачиваются на объекте его внимания.
У него обвислые щеки, большой полуоткрытый рот со слегка выдающейся вперед нижней губой и грубым подбородком, как у Щелкунчика. Плечи же у этого богатыря покатые и широкие, а длинные, раскачивающиеся при ходьбе обезьяньи руки заканчиваются огромными красноватыми кулачищами. А вот ноги слушаются уже плохо. Зато его отличает громкий голос, в котором проскальзывают визгливые нотки. Слова он произносит нараспев и говорит на англизированном диалекте.
Кроме кабака он также владеет транспортным предприятием и скопил кругленькую сумму денег. Пятеро его женатых детей живут в Америке, а сам Жан хорошо разбирается в англосаксонском мире и заявляет каждому встречному, что нам никогда не удастся поставить Британскую империю на колени. Размахивая огромными ручищами, он рисует мрачную картину будущего – катастрофический дефицит всего и вся и грядущее убожество.
– Да! Да! Вот увидите! – заканчивает он мрачные предсказания, протирая воспаленные глаза, неуклюже бродя по пустому длинному залу и глядя в окно на серое зимнее небо.
При этом впечатленные такой его пламенной речью щуплые матросы у стойки лишь поеживаются, боязливо глядя друг на друга, и робко ему возражают.
Уже при первом разговоре он начинает выдавать себя за старого либерала, заявляя:
– Нас здесь всегда отличало свободомыслие…
Вокруг него имеют свойство аккумулироваться все портовые слухи. Он неспешно и не обращая ни на кого внимания, крутит ручку древнего радиоприемника, из пустых трубок которого постоянно раздается треск и жужжащий звук, как в кабинете зубного врача. Жан понимает английский и голландский, а его бесстрашие и позиция по отношению к услышанному известны даже последней крысе на канале.
По хозяйству ему помогает незамужняя дочка, но никто никогда не слышал, чтобы отец с ней разговаривал. У нее заостренный носик, на котором красуются очки в золотой оправе, как бы оттеняя ее маленькое бледное и изможденное личико. Она бесшумно и целомудренно двигается по залу, обслуживая широко рассевшихся кутил, а пробираясь между постоянно толкущимися на кухне солдатами, не замечает и пропускает мимо ушей их сальные шутки. В общем, сама невинность. Однако со временем ее глаза цвета морской волны, возможно, могут сделаться очень злыми, ведь у нее уже появилась особая манера покусывать свои тонкие губы.
У Жана есть внук, рожденный другой его, уже замужней, дочерью, проживающей поблизости и часто появляющейся на кухне. Его белокурая головка с розовым личиком – единственное, что привлекает громадные ручищи деда. Жан провожает его в комнатку между стойкой и буфетом, приводит малыша из этой клетушки назад и сажает на хозяйскую мебель, изредка прижимая к себе, когда тот сидит на диване возле окна и наблюдает за небом.
В следующем году мальчик должен пойти в школу и будет вынужден преодолевать зимой на велосипеде довольно долгую дорогу. Его красивая, но несколько потрепанная одежда плохо подходит к холодам. Тем не менее наступившей зимой он еще долго носил короткий английский матросский костюмчик, с какими другие постепенно расставались. На Рождество ему подарили множество оловянных солдатиков, среди них и санитара с носилками. Надо было видеть его довольно крупную голову, еще не приобретшую правильные формы, его несколько увеличенный пробор в тонких прилизанных белокурых волосах, его нежные края век, прикрывавших ничего не выражающие невыносимо голубые и в то же время безжизненные глаза, в уголках которых застыло выражение некоего испуга, его персикового цвета щечки.
