Как прижалась, вспомнив, как точно также прижималась минуту назад к Алихану, так и отпрыгнула, прогоняя из разума дурные мысли. А перед тем, как переодеться в прихваченное с собой платье, некоторое время простояла под горячими струями в душевой, в тщетной надежде смыть с себя не только последствия прогулки под дождём, но и всё плохое, случившееся за последние сутки. Последнее помогло не особо. И надо было ещё подольше под водными потоками постоять, потому что, вернувшись в комнату, я застала мужчину, который, в отличие от меня, переодеваться ещё не закончил. Брюки были надеты, и уже сухие, а вот рубашка отсутствовала. Господин Шахмаз её в кулаке сжимал, разговаривая с кем-то по телефону. О чём говорил, я не поняла, диалект был незнакомым. Зато его обнажённый торс рассмотрела вдоволь, не зная, куда деваться.
Хотя, чего уж лукавить, не так уж и думала я в тот момент о себе, взгляд буквально примагнитило к литым мышцам, словно жгутами обвивающими сильные предплечья, сами плечи и спину… разрисованные чёрными татуировками. Их было много. Компас. Парящий ворон. Песочные часы. И надписи. Самые разные. Замысловатые линии переплетались между собой, соединяли рисунки в общую картинку, явно что-то означали, но разобрать с расстояния не удавалось, стоило подойти поближе. Я и подошла. Жаль, в этот момент свой разговор Алихан завершил, обнаружил моё присутствие и рассматривать его столь же открыто совесть мне не позволила.
— Когда самолёт взлетит? — не нашлась ни с одной более подходящей темой.
Не про татуировки же его расспрашивать?
Хотя хотелось…
— Когда ты поешь, — указал на незамеченный мною ранее поднос.
Конечно, если бы по сторонам смотрела, а не только на того, кто почему-то до сих пор не удосужился одеться, то сразу бы заметила принесённое. На подносе стояла миска с грибным супом, тарелка с овощным салатом, а также стакан апельсинового сока и вишнёвый десерт. Судя по содержимому и количеству приборов, предназначалось мне одной. Оспаривать не стала. Съела столько, сколько влезло. К этому моменту господин Шахмаз всё же оделся. Удобно устроившись на подушках с одного края постели, он обложил себя какими-то документами, уткнувшись в планшет. И если сперва я решила, что полностью погрузился в работу, то стоило закончить с трапезой, как он поднял на меня взгляд, после чего прохлопал по покрывалу с другой стороны в весьма красноречивом приглашении присоединиться.
— Ложись. Отдохни.
— А разве при взлёте и посадке самолёта пассажиры не обязаны принимать вертикальное положение, пристегнувшись ремнями? — не разделила его энтузиазм.
— В твоём случае, горизонтальная плоскость — самый подходящий вариант, — невозмутимо произнёс Алихан. — Других вариантов у тебя нет.
Вздохнула и послушно улеглась. Нет, не потому, что согласна. Просто потому, что так у меня появилась возможность отвернуться от мужчины, чтоб он не видел, как опять пылают мои щёки, ведь подлое сознание снова все его слова вывернуло на иной лад.
А снотворное в самом деле не понадобилось.
В тишине, разбавляемой шуршанием страниц и дыханием мужчины, уснула я на удивление быстро…
Глава 5
Аида
Огонь повсюду. Окружает. Подступает. Ближе. И ближе. Со всех сторон. Нет выхода. Весь дом горит. Моя спальня превращается в пепел. Потолочные балки с грохотом валятся на пол, вспыхивают искрами, взрываются тлеющими углями и источают едкий дым.
— Папа! — кричу я.
Не отзывается.
— Ясмина!
И тут тишина.
— Где же вы?! Отзовитесь! — в отчаянии срываю голос снова и снова. — Ясмина! Папа!
Невыносимо жарко. Дышать совсем не получается. Я кашляю, запинаюсь, падаю на колени. Ладони жжёт. Колени пронзает острая боль. Языки пламени жадно хватаются за подол моего платья, и он загорается в считанные мгновения.
— Нет, пожалуйста! Папа! — вскакиваю с места.
Крик застревает в горле комом безысходности. А я — застываю, сидя на постели, наконец, просыпаясь.
Сон…
Кошмар — слишком настоящий. Не отпускает. Я до сих пор чувствую, как жарко вокруг. Словно горю. Дышать ровно тоже не получается. И только чужие сильные руки, прижимающие к твёрдой груди, привносят в мой личный хаос толику умиротворения. Объятия — крепкие и надёжные, словно якорь для корабля среди бушующих штормовых вод, в которых чуть не утонула и погибла.
— Прошло, — тихий шёпот Алихана раздался у моего виска, а его ладонь провела по волосам. — Уже прошло, Аида. Всё. Больше не повторится. Прошло.
Уверенность в его голосе — непоколебимая, безоговорочная, заразная. И я верю ей. Сдаюсь. Делаю первый размеренный вдох.
— Прошло, — повторяю послушно.
Верю изо всех сил. Даже если обманываю себя. Всё равно верю. Не могу не верить. Ведь так, с ним, здесь и сейчас, безопасно. Это ощущение слишком соблазнительно, чтобы не поддаться. И я сдаюсь ему.
На мгновение…
Ведь в следующее — пришло осознание того, где мы в самом деле находимся, как и то, что окружают меня не только объятия мужчины.
Самолёт…
Который снижается и готовится к посадке!
Сразу вспомнилась статистика, согласно которой заход на посадку и сама посадка — это самые опасные этапы полёта, большинство трагедий случается именно в этот промежуток.
Надо срочно пристегнуться!
Как подумала, так и рванула с места…
Вряд ли осознанно, скорее рефлекторно. Да и недалеко продвинулась. Меня поймали, перехватили за живот, вернули обратно, опять прижали к себе.
— Тише. Не паникуй. Я рядом. Всё хорошо.
Зажмурилась. До судорог в пальцах вцепилась в мужскую рубашку. Сама прижалась к Алихану плотнее.
Зачем?
В жалкой попытке вспомнить недавнее чувство того, что рядом с ним безопасно. Использовать его, как смягчение при падении в случае катастрофы вряд ли получится, твёрдый же, как скала.
Лучше бы всё-таки пристегнуться!
А ещё...
— В этот раз без поцелуев, — предупредила.
Пространство неумолимо сжималось. Прятаться в собственной темноте, зажмурившись и вжимая плечи, я не перестала, но ощущение того, как заканчивается кислород, и всё вокруг давит, становилось слишком навязчивым, буквально въедалось под кожу, неотвратимо забираясь в голову.
И совершенно зря я ещё и поцелуи сюда приплела!
— Почему без поцелуев? — неожиданно заинтересовался Алихан, чуть отодвинув меня от себя.
Объятия превратились в полуобъятия, а он поддел сгибом пальцев мой подбородок, вынуждая приподнять лицо, очевидно, чтобы я на него посмотрела. Открывать глаза совершенно не хотелось. Забиться в укромный угол, раз пристегнуться в кресле не вышло — это да. А ещё лучше, чтоб снова к себе крепко-крепко прижал, забрал это ощущение беспомощности перед огромным миром и погибельной высотой.
