— Ты… передо мной, — произношу, едва ли слыша саму себя, слишком часто и громко колотится моё сходящее с ума сердце. — Я... смотрю на тебя... снизу-вверх.
Здесь и сейчас — совсем не так. Но я не открываю глаза. Представляю себе это слишком ярко и достоверно, что почти взаправду вижу наяву иное: как слепит солнце, как пересыхает во рту, мне всё ещё невыносимо жарко, меня мучает жажда, и вода тут совсем не причём, нет, не она мне нужна. Алихан.
— На тебе нет рубашки, — срывается с моих уст новым признанием. — Ты собираешь мои волосы и я подаюсь ближе.
Рубашки на мужчине в самом деле нет. Мои волосы собраны и намотаны на кулак в реальности. Он тянет совсем чуть-чуть, назад, и я послушно запрокидываю голову, уложив её ему на плечо.
— Дальше, любимая…
Сосредоточиться становится сложнее. Мои воспоминания слишком остро пересекаются с тем, что происходит в настоящем. Я жадно хватаю ртом воздухом, пытаюсь втянуть в себя как можно больше кислорода. Не спасает. В лёгких печёт. Я знаю, не только моё воображение играет со мной. Куда искуснее манипулирует сам Алихан. Лёгкий поцелуй на стыке плеча и шеи — чистейший разряд удовольствия, который расходится новой волной тепла по каждой клеточке моего тела, собираясь внизу живота порочным желанием.
— Ты... говоришь... как…
Я не в силах произнести всю фразу вслух. Не могу закончить её. Облизываю губы. Невольно задеваю кончиком языка его пальцы, что проводят по ним. Медленно. Изучающе. Искушающе. Вместе с обещанием чего-то гораздо большего.
— Я говорю, как возьму тебя сзади. В другой раз.
— Да.
То ли с его напоминанием соглашаюсь. То ли с тем, что он вытворяет со мной. И нет. Не в другой. В этот. Может быть это и было не так. Тогда. Но здесь и сейчас… Да.
— Ты… расстегиваешь ремень и молнию.
В реальности в этом не существует никакой необходимости. Пижамные штаны банально приспущены. Я чувствую его твёрдую эрекцию бедром, сквозь шёлковую ткань комбинации. Она на мне остаётся не так уж и долго. Лишь стоит вспомнить:
— Ты обнажаешь мою грудь.
Его пальцы на моих губах слегка давят, оттягивают нижнюю губу, ведут к линии подбородка, спускаются ниже, стаскивая единственное моё одеяние до самой талии.
— Так? — хрипло произносит Алихан.
Образы в моей голове давно путаются. Соображаю я тоже с превеликим трудом. Возможно, мне стоит согласиться, отказаться, или кивнуть, хоть как-то отреагировать. Но с моих уст срываешься лишь мучительный стон. Ведь это же самая настоящая пытка. Я едва её терплю, почти теряю равновесие. Он сдавливает грудь, ласкает, дразнит, вынуждает тянуться навстречу.
— Я говорю, какая ты у меня красивая, — подталкивает к грани прошлого Алихан. — Ты очень красивая, любимая. Настолько прекрасна, что мне больно, когда я смотрю на тебя.
Кажется, не совсем так было. Но в его словах я нуждаюсь ничуть не меньше, нежели в каждом прикосновении. Я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Теряю адекватность. Себя тоже не нахожу больше. Лишь безграничную жажду. Его. И всё то, что он даёт и может дать ещё.
— Алихан… — почти умоляю.
Как наркоманка. Ради малейшей дозы. Мой рассудок давно отравлен, утрачен, больше не принадлежит мне самой. Ему. Одному. Как и я сама. Вся. От и до. Словно не бывает иначе.
— Пожалуйста, Алихан…
Мне совсем не стыдно. Я просто не способна концентрироваться на таких абсолютно нелепых вещах. Шёлк скользит по моим бёдрам, под ним нет белья, я прижимаюсь обнажёнными ягодицами к его члену плотнее.
— Ох…
Новый мой стон, наверное, слишком громкий. Не слышу. Выгибаюсь в умелых ласках. Вместе с первым толчком. Проникновение — резкое, сильное, глубокое. Я кусаю губы и приоткрываю их добровольно, когда вместе со вторым толчком его пальцы проскальзывают в мой рот, в очередной раз напоминая, как всё было тогда на самом деле. Да, мой разум в ауте. Но эта часть моей памяти особенно яркая. Буквально захлёбываюсь ей. Как и каждым моим последующим стоном, пока я стараюсь быть тише, а мужчина неумолимо вбивается в меня, сталкивая к грани, к которой я и сама столь рьяно стремлюсь. Оргазм — ослепляет, оглушает, слишком интенсивно. Я всё-таки теряю равновесию. Падаю. Уткнувшись носом в подушку. В одной реальности. И в безграничную бездну, сотканную из безграничного наслаждения — там, где нет никого, кроме меня. Какое-то время просто не шевелюсь. Прихожу в себя далеко не сразу. И никак не могу понять.
Как ему это удаётся?
Быть… Таким. Непоколебимым. Безупречным. Правильным. В повседневной жизни. И совсем другим. Со мной. Одновременно.
Сколько времени проходит?
Я не знаю.
Хотя кое-что оказывается очень даже известно:
— Мы опоздаем, ты в курсе? — насмешливо напомнил Алихан о том, что весь мир — это не только наша спальня.
Пока я изображала распятую звезду, он успел принять душ и облачиться в привычный моему взору строгий костюм с безукоризненно завязанным узлом галстука. Мне же понадобилось куда больше времени, чтобы собраться. И да, мы действительно опоздали. Моё предложение сэкономить часть времени, отказавшись от завтрака, господин Шахмаз решительно проигнорировал. И за накрытый стол с своим семейством в полном составе самолично усадил.
— Я предупредил Берка. Не переживай, — оправдал свою гиперопеку над моим желудком Алихан.
Он ограничился лишь чашкой кофе, зато заботливо наполнил мою тарелку всем понемногу, пока я мстительно размышляла о том, чтобы заставить всё это съесть его самого. В конце концов, если учесть, что моя рассветная тошнота снова напомнила о себе, в меня кроме ежедневно подаваемого стараниями свекрови коктейля, вряд ли что-либо ещё действительно влезет.
Кстати, о нём…
— Будет хорошо, если Ясмина всё-таки останется здесь, с тобой, — ни с того ни с сего вдруг завёл новую тему Алихан с присущей ему невозмутимостью. — Тебе самой, конечно, няня, не нужна, это очевидно, но в скором времени её опыт очень даже пригодится тебе. Как минимум, с первым ребёнком.
Первый же глоток коктейля застрял в моём горле!
Закашлялась…
И не я одна!
Свекровь чаем подавилась.
— А не рановато? — откашлялась первой госпожа Ирем. — Заводить вам… — под пристальным вопросительным взглядом сына осеклась, замолчала — такие темы, — добавила поспешно ворчливым тоном себе в оправдание.
— И почему это “с первым”? — возмутилась уже я.
С уст Лали сорвался смешок. Я же на стакан с “целительным” коктейлем уставилась. Если минуту назад я могла бы оправдать себя тем, что вчера выпила целый бокал шампанского, и такие условия — совсем не подходящие для зачатия, то теперь, когда тема детей обозначена вслух, всё больше ощущала себя предательницей. Кто в ком сомневаться станет, при том обоснованно, когда станет известно, что я принимаю это? Молча.
