Кстати, как, интересно, мама себе представляет присмотр за мной, если в течение пяти недель она будет находиться на другом конце земного шара? Как оттуда ей удастся контролировать, чем я занята? Об этом она подумала?
– Тогда идем ко мне, – буркнул Орест, когда я объяснила ему, что моя мама, увы, безнадежно любопытна. – Если ты, конечно, не боишься крыс. И куркумы.
13
Когда Орест спрашивал, не боюсь ли я крыс, я была уверена, что он имел в виду диких крыс, бегающих в подвале. Но крысы оказались ручные, огромные, сидящие по разным клеткам в кухне и плохо пахнущие. Мама Ореста пыталась отучить их от дурной привычки то и дело пытаться загрызть друг друга насмерть – давая им одну спаржу и раскладывая вокруг клеток голубые стеклышки. Но пока, похоже, у нее не очень получалось. Крысы зло таращились друг на друга. У одной из них на хвосте я заметила отметины от зубов.
Мы осторожно ковырялись в обломках ящичка. В них обнаружилось семь маленьких хрупких листочков. К счастью, все они уцелели, и мы разложили их в ряд на письменном столе Ореста, поверх подкладки для письма с изображением карты мира. Каждый лист был густо исписан – печатными буквами, а не трудночитаемым старинным почерком с завитушками. Казалось, буквы пробили тонкую бумагу насквозь.
Орест закрыл дверь в комнату и строго велел маме и младшей сестре не заходить.
Текст не был зашифрован, однако понять, в каком порядке расположить листы, оказалось нелегко. Началась неразбериха, когда мы с Орестом попытались прочесть всё сразу. Потом выяснилось, что я лучше него разбираюсь в старинном тексте. Он сдался – и тогда я стала читать ему вслух листы по порядку, а он записывал.
Вы себе не представляете, сколько времени мне потребовалось, чтобы разобрать надписи на всех семи листах! Несколько раз у меня буквально опускались руки. Во-первых, кое-где буквы почти стерлись, и мне приходилось догадываться, что там написано. Во-вторых, я понимала не все слова, хотя они были написаны по-шведски (сплошь и рядом встречалось «донельзя» и «премного»!) Я всё время теряла нить.
Когда я продралась через все бесконечные строчки, Орест дал мне прочесть свои записи. Я не со всем согласилась и половину вычеркнула. Тут Орест, ясное дело, начал возмущаться. Но в конце концов мы всё же разобрались с записями.
Вот письмо (которое вам читать необязательно, потому что это и правда нелегкое занятие. Вам повезло – вы можете сразу перейти к нашим заметкам, если хотите. Они написаны нормальным языком и следуют сразу за письмом).
Лерум, 3 декабря 1892 года
В первом письме я упомянул свою службу на инженерном поприще. Моя профессиональная жизнь в основном состояла из создания чертежей и последующего строительства улиц и мостов. Я никогда не тешился тихой семейной жизнью, поскольку так и не женился.
Вместо этого премного времени я употреблял на выполнение тайного задания. Речь идет об исследовании силы, которая называется подземными токами или земным излучением. Многие считают, что именно ее используют лозоходцы, находящие воду или металл при помощи лозы. Мое мнение, что это верно лишь отчасти. Земное излучение весьма редко и очень неполно описывается в научной литературе.
Для того чтобы представить отчет о моих мыслях и выводах по поводу земного излучения, я вынужден для начала упомянуть о тех обстоятельствах, которые пробудили у меня подобный интерес. Тем самым я смогу облегчить свою душу от груза, много лет отягощавшего мою совесть. Мой отчет выглядит следующим образом.
Летом 1857 года я впервые в жизни совершил путешествие на поезде. Мне было тогда девятнадцать лет от роду, и я недавно стал студентом Инженерного училища Чалмерса. Скорость и эффективность железной дороги премного пленили меня, и после той первой поездки я с большой охотой проделал несчетное количество раз путь туда и обратно по только что уложенной ветке от Гётеборга до Йонсереда.
Следует помнить, что в те времена дорога из Стокгольма в Гётеборг на лошадях занимала от четырех до семи дней, а не столько, сколько сейчас, благодаря современным средствам передвижения, – всего лишь 14 часов! Сколько пользы принесла железная дорога людям и стране!
Мне предстояло провести несколько недель лета у знакомого моего отца, некоего господина Экдаля, владевшего виллой возле Альмекэрр на юге Лерума. Предполагалось, что там я смогу подготовиться к новому учебному году и далее следить за работами по строительству железной дороги в сторону Стокгольма. Я с нетерпением ждал этого момента. Сотни людей работали там на укладке рельсов под началом известного и весьма уважаемого инженера Нильса Эрикссона.
Совершив поездку на пароходе через озеро Аспен, я прибыл на экдальскую виллу, где был прелюбезно принят хозяйкой дома. Она устроила меня в очень милой комнатушке на втором этаже.
На следующий день я познакомился с фрёкен Сильвией.
Стояло раннее утро, когда слух мой уловил звуки какого-то струнного инструмента. Последовав на них, я нашел фрёкен Сильвию в салоне у высоких окон. Она в летнем белом платье являла собой вид донельзя приятный для глаз. Ее длинные темные локоны спадали в беспорядке на блестящую виолончель, из которой исходили удивительные звуки.
Завидев меня, она немедленно прекратила игру. Я был слегка удивлен, что никто не представил нас друг другу при моем прибытии. Насколько я понял, она, как и я, гостила на вилле.
Мы завели разговор, сидя в салоне, слабо освещенном перед рассветом. Но я почти тут же обнаружил, что мы придерживаемся разных взглядов в том, что касается строительства железной дороги. Если я с жаром рассказывал о небывалых возможностях, открывающихся перед человечеством с проведением железных дорог, то фрёкен Сильвия сочла строительство железной дороги ужасным несчастьем.
«Мир никогда уже не будет прежним, – утверждала фрёкен Сильвия. – Законы земли и неба преступаются, когда человек рвется вперед. Древние узоры разрушатся, природа отомстит». Не приходилось сомневаться в серьезности фрёкен Сильвии.
Разумеется, я согласился с ней – мир уже не будет прежним, всё станет премного лучше! Но фрёкен Сильвия утверждала, что ничего нельзя обрести, чего-нибудь не потеряв… Грустным голосом повествовала она об ужасном звоне, который вскорости зазвучит, о неумолчном гуле железной дороги, о том, что люди не будут находить себе места. Я осознал, что фрёкен Сильвия – возможно, по причине своей тонкой натуры – является ярой противницей железной дороги.
Сегодня те опасения, которые железная дорога пробуждала у хуторян, забыты. Прежде люди верили, что «железное чудовище» взорвется, что оно вредоносно и мчаться с такой баснословной скоростью – значит гневить Господа. Матери опасались, что локомотив лишит жизни их детей, и между строителями и местной молодежью постоянно возникали ссоры и драки.
Я же со всей уверенностью заверял фрёкен Сильвию, что прогресс не может быть остановлен в угоду этим детским опасениям. Люди привыкнут к шуму, когда увидят все преимущества железной дороги. Я ругал ретроградов и мракобесов. Например, до меня дошли слухи, что господин Берг, владелец роскошной усадьбы Нэс к северу от Лерума, безо всяких на то причин запретил проводить железную дорогу по своим землям! Это донельзя затруднит и задержит работу.
