А тот знак – та отчетливо видная метка, которую я увидела на руке у Ореста… Она выглядела точно так же, как символ, который использовал Оракул, – им заканчивались все письма от нее. Косая стрелка с маленькой чертой поперек. Я-то думала, что это логотип Оракула. Но теперь я увидела этот знак на руке у Ореста.
30
Весь день я просидела дома. Трудно выйти на улицу, если хочешь избежать встречи с человеком, живущим в доме напротив. Весь день я думала об Инциденте с интернетом и Оракуле. И об Оресте. И что-то у меня совсем ничего не сходилось.
Письма от Оракула Сивиллы приходили каждый день. «Расскажи мне обо всём, – писала она. – Расскажи, как выглядит твоя комната, кухня, прихожая, когда ты приходишь из школы. Расскажи о себе до малейших деталей. Тогда я буду видеть тебя перед собой и лучше понимать. Тогда я узнаю, кто ты такая».
И я делилась всем. Я писала Оракулу Сивилле о маме, ее делах, работе и компьютерной комнате в подвале. Описывала Войну за виолончель, и свою новую виолончель, и то, что я играю. Рассказывала о школе, учителях и одноклассниках. И о папе тоже. Как всё было, пока он был здоров, и как стало, когда он заболел. Я доверяла Оракулу всё.
Оракул Сивилла внимательно читала мои письма и писала длинные вдумчивые ответы. Казалось, она хорошо меня знает и прекрасно понимает, что я испытываю. Перечисляла всё, что я не люблю. Злые глаза и грохочущие дороги, одинокие сердца и грустных родителей… Никогда не знаешь, что с тобой случится в следующий момент. Она написала мне, что я особенная, обладаю даром и для меня уготована особая миссия. Написала, что ей нужна именно я. Малин.
Вы наверняка скажете, что было ужасно глупо с моей стороны купиться на ложь Оракула Сивиллы. Да, не спорю. Но иногда мне недостает этой переписки. Когда у меня что-то случалось, я могла, придя домой, рассказать об этом Сивилле. На мои тайны у Сивиллы всегда находилось время. Сивилла отвечала мне моментально.
У меня есть миссия, огромная и важная. Так всё чаще писала мне Сивилла. Важнее любви родителей. На самом деле мое место – рядом с ней. Потому что она знает, для чего я рождена. Если я приду к ней, она расскажет, для чего именно. Эх, как же я не врубилась, что всё это ложь!
Теперь, увидев на руке Ореста знак Оракула, я подумала, что Орест имеет к ней какое-то отношение. Это наверняка не просто совпадение – этот символ не случайно снова появился в моей жизни! Я поверила Оресту, почти не подумав. Так же как Оракулу Сивилле! Но сейчас мысли стремительно завертелись в голове, и я вспомнила, как он пытался разгадать шифр без меня. Вспомнила, как он тайком крался позади нашего дома поздно вечером – вскоре после того, как в лесу кто-то звал Сильвию. Подумала о том, как он всё время внушал мне, что земное излучение – глупости и что письма ненастоящие. Старался ли он всерьез мне помогать?
Суббота тянулась невыносимо долго. Я пыталась читать любимые книги, даже совсем детские, но это не помогало. Так бывает, когда кружится голова. Куда ни пойдешь, всё какое-то странное.
Вечером папа заглянул ко мне в комнату.
– Хочешь составить мне компанию в одном приключении? – спросил он.
Я кивнула. Что угодно, лишь бы подальше от Альмекэррсвеген.
Вскоре выяснилось, что приключение начинается в гараже. Папа обзавелся палаткой. Подумать только! Я и не подозревала, что он умеет ставить палатку. И еще он купил спальные мешки.
– Ночь на природе, – произнес он. – Что скажешь?
Я промолчала – слишком меня всё это поразило.
– Будет здорово, – продолжал папа. – Положись на меня!
По правде говоря, я не знала, можно ли полагаться на папу. Но решила в любом случае поехать с ним.
Папа сложил в большой зеленый рюкзак туристическую горелку, еду и теплую одежду, а мне пришлось отнести в машину пенки. Затем мы куда-то ехали – часа полтора, наверное. Я не могла понять, зачем отправляться так далеко, только чтобы переночевать в палатке. Ле́са у нас и возле дома достаточно. Но я обрадовалась. Чем дальше от Ореста, тем лучше.
Ставить палатку папа умел. И разводить огонь тоже. Мне повезло – ничего не пришлось делать. Я сидела на подстилке и наблюдала, как он возится. Закончив, он растянулся во весь рост на земле и закрыл глаза.
– Послушай, Малин… Послушай! – сказал он.
Я прислушалась, но не заметила ничего особенного. Только потрескивание головешек в костре и шелест ветра в кронах деревьев.
– Слушай! – снова сказал папа.
– Что? – спросила я наконец. – Я ничего не слышу!
– Вот именно! – сказал папа. – Никаких поездов, никакой трассы… Вообще ничего!
Мы долго сидели молча и слушали.
– Давненько я не выезжал вот так на природу, – проговорил папа. – Чудесно!
– В смысле? – переспросила я. – Ты что, и раньше ночевал в палатке?
Возможно, это прозвучало немного иронично.
– Еще бы! – воскликнул папа. – Постоянно ходил в походы, когда был моложе. Не совсем в таком возрасте, как ты, но… в общем, в юности.
А я об этом и понятия не имела.
– Я всегда надеялся, что мы будем ходить в походы вместе, – продолжил он. – Но… всё никак не получалось. Тебе нравится выезжать вот так на природу?
Я не знала. Вообще-то у меня не возникло ощущения, что мне это так уж безумно нравится. Мы просто сидели с ним вдвоем – я и он. И я не знала, что сказать.
– Всегда возникало так много других дел, – продолжал папа. – В основном работа. Я был в стрессе. В постоянном стрессе! У меня не оставалось сил ни на что, кроме работы. Даже на то, чтобы быть с тобой.
Папа всё еще лежал на земле. Он смотрел прямо в небо.
– А потом я заболел… В общем, я очень хочу, чтобы теперь всё стало по-другому. Мне хотелось бы, чтобы мы больше времени проводили вместе, занимались чем-то интересным.
Он повернул голову и взглянул на меня.
– О чём ты думаешь?
Казалось, он ждет от меня, что я сейчас скажу нечто большое и важное. Типа «Что сделано, того не воротишь, но теперь всё будет хорошо». Но в тот момент я вовсе не была уверена, что всё будет хорошо. Так что промолчала.
– Скучаешь по маме? – спросил папа.
Я кивнула. Если бы мама была здесь, я рассказала бы ей про Ореста и знак у него на руке. Но с папой мы никогда не разговаривали об Оракуле. Когда всё произошло, папа болел, и сейчас у меня не было ни малейшего желания начинать этот разговор.
– Я тоже! – сказал папа. – И по ее сахарному печенью.
– По меренгам, – сказала я.
– И по клубничному пирогу, – подхватил он.
После этого мы заговорили о маме, и тут дело пошло куда лучше, чем когда папа хотел, чтобы мы поговорили о нас с ним.
