Родители мои вначале не могли поверить, что столь привлекательной женщиной могла быть москвичка, а тем более дочь адмирала. Это потом все прояснилось. Да, отец Лены был адмиралом, точнее – контр-адмиралом, но был он морской пограничник, который, закончив в 1932 году в Ленинграде Высшее военно-морское училище имени Фрунзе, к началу войны командовал пограничным катером на Балтике, воевал там же, а маленькая Лена вместе с матерью уехала к родне по отцовской линии в эвакуацию из голодного Ленинграда в Иркутск. Там они и остались до 1946 года, когда отец, как то обустроившись в Таллине, вызвал их к себе. В очевидно недружелюбном Таллине, особенно к советским военным семьям, к счастью, оставались они не очень долго, около трех лет. Новым местом службы отца стал Мурманск, где происходило расширение и укрепление пограничной службы, особенно на море, в связи со вступлением Норвегии в НАТО. Отец уже командовал большим сторожевым кораблем. Дома он бывал редко, отдавая все время хлопотным делам пограничной службы, которая, находясь на окраине государства, всегда имеет дело с противником не в учебном смысле, а в самом боевом. Особенно в то время, в конце сороковых – начале пятидесятых годов, когда в разгар «холодной войны» в территориальных водах СССР провокации происходили постоянно, в том числе засылка через границу разного рода диверсантов. В начале 50-х Елена, во след, опять-таки, папе, переместилась из Мурманска на другой конец страны – в Приморский край, в Богом забытый городок Находка. Там была большая база пограничных катеров, во главе которой и был поставлен её отец, на период огромного военно-политического напряжения в связи с агрессией США против Северной Кореи. Три года войны и все это время творились разные провокации в наших территориальных водах и в воздухе.
Лену это, конечно, касалось косвенно. Ей тогда было всего 15–17 лет, она осваивала школьную программу – вполне успешно, бассейн и чудесную природу тайги, раскинувшейся по окрестным холмам и сопкам. Мыслей о том, что где-то может есть человек, суженный к её семейному счастью, пока ещё не было, если речь вести не о любви, о которой все мечтают чуть ли не с рождения, а о семье. И не могло, естественно, ей открыться тогда, что её будущая любовь и судьба, отец её ребенка, находился так далеко, что и представить было немыслимо, – в военно-морской базе Порккала-Удд на территории Финляндии, в базе, о которой многие граждане страны узнали лишь тогда, когда мы досрочно, в 1955 году, отказались от её аренды, как и от Порт-Артура в Китае. И Костя, таская на своей БДБ по водной Балтике вашего покорного слугу и вздыхая по любимой Стаси, тоже даже во сне вряд ли мог увидеть Находку и предположить, что счастье его составит Елена, живущая там, а все, что наоборот – несчастье, окажется связано именно со Стасей. Но в этом, видимо, и есть прелесть жизни, что она постоянно удивляет нас чем-то новым, иногда радостным, в ином случае грустным, всегда, однако, непредсказуемым. И не зря более двух тысяч лет назад Иисус определенно сказал: «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботится о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф.6:34). День за днем сплетаются в одну цепочку длинною в жизнь, и все это не по нашей воле, сколь бы мы ни старались все предугадать и на всякий случай «соломку подстелить».
С течением небольшого, сравнительно, времени – около трех лет – наши персонажи, Костя и Лена, съезжаются в Москву и, опять-таки, по судьбе оказываются друг от друга, как говорят, в двух шагах. Елена, как девочка серьезная и хорошо подготовленная, удачно прошла чудовищный конкурс в Московский институт иностранных языков, названный позже именем лидера французских коммунистов Мориса Тореза, а Костя тогда же за образцовую пятилетнюю службу на флоте был по льготе принят в МГИМО. Оба ВУЗа, находились в конце улицы Метростроевской, но по разные стороны. К тому времени Костя в целом успешно освободился от любовных чар Стаси и не обрёл иных, а Елена пока что не запуталась в своих сетях любви. Поклонников у нее было пруд– пруди, но сердце её к ним не лежало. На свидания она все-таки ходила, но… в дела сердечные всегда вмешивалась серьезность. Молодые люди, которые к ней липли, казали ей пустоцветами. Она, прожившая свою пока короткую жизнь в «глухих» концах страны, думала, как и многие девушки, что москвичи – это люди особого склада, впитавшие в себя блага московской цивилизации, а оказалось, что эта цивилизация, в общем-то и целом, в кавычках, с большим налетом самомнения и пижонства. И получалось так, что по человеческим качествам молодые москвичи проигрывали тем ребятам, которые жили в дальних регионах, будь то Мурманск или Находка, в которых жила Лена до того. Так никому до поры и до времени не удалось Леночку завлечь.
И опять вопрос: это зов судьбы? Жизнь, однако, брала свое. Леночка пока не влюбилась, но ждала этого, и так жаждала! Она, будучи веселой, игривой даже, кампанейской, пыталась удовлетворить эту жажду, но каждый раз убеждалась, что ей придется в этом случае идти на серьезный компромисс. Опять-таки, ей мешал ум, который убеждал, что сердцу не нужны компромиссы, истинную любовь нельзя разменять на сомнительные ценности жизни, что истинные чувства не покупаются за любые блага жизни и не поддаются рассудку и здравому смыслу, увы. Возможно, к сожалению, но, не обременяя себя всякими ограничениями, жить легче. Есть еще один момент, который девушкам приходится решать в ВУЗе: ребята объективно отстают от них в своем общем развитии как человеческие особи. При возрастном равенстве по жизненному развитию девушки всегда взрослее. Поэтому они инстинктивно часто ищут себе в спутники жизни мужчин постарше и, похоже, это уже заложено в них на генном уровне. В Ленином ВУЗе положение усугублялось тем, что институт этот, будучи педагогическим, привлекал к себе в основном девушек, а редкие мужские особи были или казались далеко не мужественного типа. В общем, в свои двадцать лет Леночке пока не грозили любовные узы. А буквально через дорогу находился МГИМО – в то время институт абсолютно мужской, поскольку готовил кадры для МИДа, КГБ, Минобороны и прочих ведомств, занятых работой за рубежом, где преимущественно обретались мужчины. ВУЗ этот до 1958 года полностью соответствовал названию – Институт международных отношений. Он был небольшим, студентов – человек пятьсот на двух факультетах: западный и восточный. Новые факультеты, как и прилив в Институт девушек, образовались с 1958 года, когда к МГИМО присоединили Институт внешней торговли. И постепенно ВУЗ стал разбухать всё больше, как тесто на дрожжах.
Леночка в своем ВУЗе, а Костя в своем учиться начали одновременно с разницей в возрасте в пять лет, Леночка, оглядываясь вокруг, не встречала человека, в которого могла бы влюбиться. А Костя, который пытался сократить отставание в образовании в пять лет от сокурсников, дни и ночи напролет проводил за книжками или в спортзале. Он не мог позволить себе отстать от кого-либо из студентов группы, вынужден был тягаться с ними на равных, времени на девушек не имел, и не очень хотел их; рана от измены Стаси затягивалась, хотя и медленно. Нормальная жизнь у Кости пошла с середины второго курса, когда он стал фактически лидером в учебе, в спорте и общественной жизни в роли секретаря партийной организации курса. К этому времени и душа у него потеплела, проснулся интерес к особам другого пола, он, можно сказать, созрел для новой любви. Облегчалось это тем, что связь со Стасей прервалась полностью, никаких известий о ней он не имел, хотя и пытался что-то узнать чрез своих киевских друзей и знакомых.
