Появился вновь главстаршина, смех в его глазах еще не прошел, наверное, они там, в кабинете, развлекались на наш счет.
– Ну что, лейтенанты, пошли на малом ходу?
Немного слух резануло, что он сказал «лейтенанты» вместо «товарищи лейтенанты».
– А для начала позвольте я вас проверю по списку?
Развернул бумагу, начал зачитывать. Дошел до Костина, то бишь до меня.
– Так, познакомимся, вы Костин, а я Костя, вы киевлянин и я тоже, земляки значит.
Смотрит на меня с такой доброй улыбкой, что я не смог в ответ, подхватив тон, не улыбнуться.
– Очень приятно, Костя, а фамилия у вас есть, или флотским это не обязательно?
Лицо Кости буквально расплылось в широкой улыбке, смотрит на меня с любопытством. Пришлось пояснить.
– Вы, вот, товарищ главстаршина, обращаясь к нам опустили слово «товарищи», видимо за ненадобностью. Так может у вас принято и фамилию опускать?
Костя от души рассмеялся, пояснил, обращаясь ко всем.
– Знаете, вас, пока ещё армейских, может многое удивить во флотских порядках. Скажем, вас действительно будут называть просто «лейтенант», так короче и проще. А станете старшими лейтенантами обзывать «старлеем» вас не будут. Там будет: товарищ стар-лейт. Но имейте в виду, что звание «командир» тоже может обойтись без «товарищ», особенно в обхождении офицеров. Да ладно…все это не важно. А фамилия у меня простая и очень русская – Иванов. Ещё вопросы будут? Нет? Добро. Поехали!
По дороге в порт, в автобусе, мы поинтересовались, куда нас могут направить служить. Главстаршина пояснил:
– Все вы будете распределены, скорее всего, в пулемётно-артиллерийские полки, а кто-то…, – он посмотрел почему-то на меня и повторился, – а кто-то – в морскую пехоту. Кто куда, в общем-то, пожелает… Впрочем, земляка постараюсь пристроить в морскую пехоту, чтобы нам с ним иногда встречаться. Если, конечно, лейтенант, не возражает?
Что тут было возражать, если мне было на самом деле все равно: я ни береговую пулеметно-артиллерийскую службу не знал, ни морскую пехоту. О ней было почему-то тогда мало что известно. Морская пехота прославила себя в войне, а потом о ней стало почти не слышно, всё как-то позабылось.
Прибыли в порт и там я увидел транспорт, с которым будет связана моя служба – быстроходная десантная баржа. Но это я узнал потом, а пока главстаршина, который нам пояснил, что на БДБ он радист, служит по пятому году, повел нас на корабль, кратко поясняя, что здесь к чему.
Он провел нас к командиру корабля – капитану третьего ранга, – четко доложив об исполнении задания, получил «добро» на уход и удалился. Далее нами занялся командир. Он устроил нас в кают-компанию, приказал коку нас накормить и сказал, что наш выход из Таллина пока не решен, ибо в Финском заливе ветер, снежные заряды, шторм возможно выше четырех баллов. БДБ обычно на такую волну не ходят, как и иные маломерные суда – тральщики, катера охотники и прочие суда третьего класса. Если базу не покинем, то ночевать будем здесь. Командир пояснил:
– В барже места много, рассчитана она на перевозку одной артиллерийской батареи с полным боевым комплектом и транспортными средствами. Так что вам, здесь у нас, неудобства не будет.
«Добро» на выход БДБ все-таки дали. В целом нас это обрадовало, хотелось побыстрее миновать этот транспортный период и прийти (язык как-то не поворачивается сказать) домой. Конечно, все это было волнительно, но… знать бы нам, что ждет нас вне порта.
А там, едва мы вышли за мол, ветер и вода с большой силой и грохотом стали бить по кораблю. Последний, будучи широким и как бы несколько плоскодонным, начал отчаянную болтанку – туда – сюда: то с борта на борт, то с носа на корму. Устоять на палубе нам было трудно, если не невозможно. Но мы, однако, в кают – компании не стоим, а сидим, кто на стульях, на креслах, а кто на диване. И всё как бы нормально, как на качелях. Сидим, но разговоры постепенно сошли на нет, как и ушло куда – то желание шутить. Молчим, а потом потихоньку стали вздыхать, а лицом бледнеть.
Чувствую, что желудок мой начал жить сам по себе, а тело – слабеть. Я стал дергаться в кресле, полагая, что движение может помочь. Ан нет, стало ещё хуже, особенно в желудке: там пошла какая-то мутота. Посмотрел вокруг на товарищей, но ничего особенного не заметил, только что-то они губы покусывают да облизывают, и глаза прячут. Понял, что им тоже не лучше, но крепятся. А самому уже хоть плачь: мутит во всю. Надо бы подняться и выйти в надстройку, но кажется, что сил нет. Да и больно не гостеприимно там, в надстройке. Через иллюминатор смотришь – душа замирает, как туда можно выйти? Однако и сидеть невмоготу, того и смотри вылетит из тебя нечто непотребное, для глаза оскорбительное. Сжался я в кресле в комок, зубы стиснул, что делать не знаю.
Хлопнула входная дверь и послышался голос главного старшины: – Ну-с, господа офицеры, чего приуныли да нахохлились? Ответной реакции не было, лишь кто-то позволил себе кисло улыбнуться. – Нет, ребята, так дело не пойдёт, надо, пожалуй, вас вытаскивать на прогулку. Мы зашевелились, но подниматься никто не стал. Тогда старшина подошел ко мне, наклонился и голосом, не терпящим возражений, заявил: – В общем, земляк, начнём с вас, а остальным предлагаю последовать примеру. Он взял меня под руку и настойчиво потянул вверх и на себя. Мне ничего не осталось как подчиниться. Подтащил он меня к выходу, осторожно помог переступить комингс (очень высокий порог) и столь же осторожно подтащил к борту. Обнял сзади, голову мою наклонил вниз и понукает:
– А теперь, лейтенант, нас никто не видит, трави смело за борт, не стесняйся! Все мы через это проходим, коли есть нужда… Неловко было расписываться в слабости, но что делать? Стравил я без остатка всё, что было в желудке, как будто полегчало, но не до конца. Старшина смеётся, меня отпустил, но смотрит пытливо.
– Может еще стравишь? Этого добра оставлять нельзя, опять забродит… Он взял меня под руку и, хотя я взбрыкивал, желая скорее попасть обратно в тепло кают-компании, он потащил меня вдоль надстройки до первой трубы. Там под брезентом стоял ящик, а в нём бочка с квашеной капустой. Старшина этот ящик приоткрыл и, перекрывая грохот моря, заорал мне в ухо: – Суй туда руку, хватай горсть капусты и наслаждайся. А я пока сбегаю посмотреть, как там обходятся другие.
Он убежал, а я, захватив горсть капусты, прислонился к тёплой трубе и смог спокойно оглядеться вокруг, хотя смотреть, вообще-то, было не на что. Уже стало темно, как говорят, – «хоть глаз коли». Море, видимое лишь как беснующаяся чёрная пенная масса, которая била своими волнами о борт корабля и стремилась залить нижнюю палубу, вызывало в душе мрачное беспокойство, желание от него куда – то спрятаться, а небо являло собой непроглядную темень. Моим самым большим желанием было лишь одно – вернуться в общую кампанию. Хватит с меня бешенного моря! Комфорта, хоть какого – то захотелось. Вернувшийся старшина довел меня до места, и, сославшись на дела службы, отошел. Путь корабля дальше прошел обычным штормовым порядком, но воспоминания о том походе остались у меня на всю жизнь. Возможно всё это не вошло бы в меня столь сильно, но по судьбе получилось так, что та моя «конфузия» у борта корабля оказалась началом длительного этапа, в котором Кости отводилась важная роль.
