* * *
С утра следующего дня из постели меня выдернул звонок из министерства. Там хотели меня видеть, чтобы я быстрее завершил всякие формальности, повстречался с руководством отдела, получил билет на самолет, деньги, и ко времени, близком к полуночи, улетел в далекую Австралию. Я в общем-то рассчитывал, что у меня есть еще хотя бы пара дней, но… служба есть служба. А я еще толком с родителями не пообщался, с коллегами по службе «бутылки не раскупорил», да и хотелось еще раз повидаться с Леночкой, ибо предыдущая встреча закончилась хорошо, но на «низкой ноте». Я должен был и хотел спросить ее подробнее о вещах, которые нужно было отправить ей в Москву из их квартиры в Канберре. Комментарий ее к этой теме во время моего визита к ней был, но он было очень кратким.
– Ты, Паша, вместе с Настей, посмотрите на все барахло, что там есть, скептически. Ценный скарб – вещи, обувь, постель – разберите и отберите, на ваш взгляд, стоящее; пусть завхоз это пришлет в ящике. Книги? Их немного, они Костиного вкуса – экономика, политика, философия, сдай их в посольскую библиотеку. Деньги? Их немного, они в нижнем ящике тумбочки у нашей кровати, там же кое-что из моих украшений. Думаю, правильным будет просить тебя привезти все это в отпуске…
Лена слегка задумалась, а потом, особенно грустно взглянув на меня, с какой-то нерешительностью и сомнением в голосе, произнесла:
– А вещи…? В общем, Паша, ты Костины вещи все уничтожь вместе с завхозом; не следует их видимо тащить сюда. Ну а все остальное, что может быть, решите с Настей на месте.
На этой деловой ноте мы с Леной, прижавшись тесно и обнявшись на прощанье, расстались в полной уверенности, что будущие встречи нас не минуют. В самолете, возвращаясь в Канберру, я был спокоен, мирно проспав большую часть пути. Я думал, что все уже позади, но я ошибся, хотя ошибка обнаружилась только спустя несколько лет.
Истина бьет наотмашь
Самолет – прекрасное место для аналитических и иных размышлений. Преимущество самолета в том, что, отрывая тебя на десять километров от земли, он создает особую ауру, когда на тебя физически и морально не давят земные обстоятельства. На эти обстоятельства ты как бы можешь посмотреть свысока. К тому же обстоятельства, как обязательства, остались позади, они где-то, но не рядом. Да и никто не мешает думать. Самолет гудит, он тебя усыпляет, особенно, если очень устал физически, и одновременно он позволяет сосредоточить мысль на чем-то конкретном.
Я летел в свое время к месту службы по маршруту: Москва – посадка в Ташкенте – посадка в Коломбо (Шри-Ланка) – Джакарта (столица Индонезии); перерыв в полете на два дня; далее полет до Сиднея; пересадка на внутренний рейс и полет до Канберры. Получается, что пролетал четверо суток. Был более прямой рейс: Москва-Сингапур-Сидней-Канберра. В этом варианте я бы летел двое суток, но в таких делах главное – это воля начальства. И вот по этой воле в этот раз меня «выпихнули» из Москвы почти в полночь в пятницу, хотя можно было спокойно улететь на день позже, но по короткому маршруту. Не знаю, для чего нужна была спешка, но пути начальства, как и Господа, неисповедимы. В полете я, естественно, осмысливал то, что мне казалось странным и непонятным. Понятно было то, что смерть Кости, странная во всем, вызывала у должностных лиц, коллег и друзей, как сожаление, так и отторжение. Его делом и телом занимались по необходимости и как-нибудь. Костю быстренько схоронили «у черта на куличках» – на Домодедовском районном кладбище, весьма далеко от Москвы. Схоронили с пояснениями от начальства, что «самострельщикам» только там и место… Мне было за Костю обидно, но, с другой стороны, если судить объективно, самоубийцы, пожалуй, большего и не заслуживают, даже если они и очень хорошие люди. О них просто стараются забыть возможно скорее, а значительная удаленность могилы этому способствует.
Я оставался в недоумении относительно причины, побудившей Костю к действию вопреки здравому смыслу. Однако причина все-таки была! Она не найдена, поскольку, наверное, её не там искали. «Ну да, черт с ней, хватит искать» – так определенно думал я, сидя в мягком кресле самолета, и взбадривая себя внутренними вскриками «Чего нема, того нема!». Все! Больше искать ничего не буду; жить и думать нужно, как все. Это то, что касается Кости и души его в загробном мире. А когда он был жив? Что-то Леночка сказала, как бы, между прочим, что Костя проникался все большими чувствами к Насте. В беседе я тогда этому не предал значения, видимо был слишком очарован собеседницей, а сейчас я почему-то вернулся к этой теме. Да, я видел, что Костя и Настя иногда слишком дружески шалили, но… я совершенно не допускал мысли, что это могло быть что – либо греховное. Я знал и его, и ее, чтобы оставаться спокойным и не делать сомнительных выводов. Даже если предположить, что Настя могла бы допустить какой-то флирт, но… флирт это всего лишь любовная игра, кокетство, к чему многие женщины весьма склонны. С другой стороны, однако, представить флирт Кости было просто невозможно: не такой он был породы и не того жизненного опыта. «Нет, нет, – думал я, – здесь не могло быть чего-то нечестного. Видимо, Леночка, как и все женщины, придавала милому флирту слишком большое значение… Впрочем, женщины всегда не прочь отыскать хоть какое-то основание для ревности». Моторы гудели, пассажиры спали, я тоже заснул.
* * *
Старенький самолет местной авиалинии Сидней-Канберра дотащил меня, наконец, до места. Он пофыркал немного двигателями, подергался всем корпусом и застыл. Я взял свою скромную сумку и пошел на выход, где, предполагалось, меня встретит посольская машина. Машина была как и была радость от внезапной встречи. Я ожидал увидеть шофера посольства, а на самом деле еще издалека я заметил свою красавицу жену в ярком голубом платье с мелкими белыми цветочками. Платье мне не было знакомо, видимо Настя исхитрилась приобрести его в мое отсутствие как сюрприз. А рядом с Настей стоял сам офицер по вопросам безопасности Вдовин. Это он, очевидно, вызвался в охотники сделать для Насти приятное. Не мог не подумать: «Ну вот, в полете осмысливал флирт Кости с Настей, а тут – что, другой?». Однако все подобное вылетело из головы, когда Настя горячо кинулась мне на шею и, ни с чем не считаясь, стала целовать мое лицо. Вдовин стоял рядом, радушно улыбаясь, все видом выражая наше русское гостеприимство. Когда Настя меня отпустила, он, в свою очередь, меня приобнял и спросил:
– Ну что, морпех, умучился? Как полет прошел с такой кучей пересадок?
Однако при всем радушии в его глазах стоял логичный вопрос: ну как там, нет ли плохих новостей? Плохих новостей не было, если не считать бездушие и безразличие министерских чиновников, о чем я, конечно, говорить Вдовину не стал. Незачем это. Просто все хорошо. Впрочем, я был уверен, что Вдовин и так все знает из служебных телеграмм. И это было видно по его благодушному виду. Со своей стороны, я спросил его о посольских делах. Все было как обычно. Вдовин прекрасно вел машину и минут через пятнадцать мы уже были дома. Настя всю дорогу скромно помалкивала, а когда наши глаза встречались, в них загоралось то, что в народе называется «любовь». Приятно было возвращаться в свой дом и реально ощутить правильность английской поговорки «East or West but home is the best» (На Западе ли, на Востоке, но дома лучше всего).
