– Видите ли, Павел, я говорю с вами откровенно о теме, которую вы все равно знаете и без меня. К тому же, прошу иметь ввиду, что сейчас я уже вне службы, недавно вышел на пенсию, и, конечно же, не занимаюсь теми делами, которые когда-то должен был исполнять по служебной необходимости… Иными словами, мне не нужно было изучать вас и, тем более, думать о том, как вас можно использовать в интересах ЦРУ. Так что вы можете спокойно отдаться прелестям погоды и нашей беседе.
Джек откинулся на спинку стула, расстегнул пиджак и положил на стол рядом с собой небольшой черный дерматиновый пакет. И он еще прощупал что-то в кармане. Заметив мой интерес к этому, Джек пояснил:
– Не думайте ради бога, что у меня есть что-то для прослушивания разговора. Я совсем чист! Чист, потому что от вас я не хочу ничего и, соответственно, не пытаюсь разбудить у вас интерес к нашей, американской, стороне… У нас, если так можно сказать, просто дружеская беседа.
В тон разговору Джек старался быть дружественным, гостеприимным даже и, возможно, еще и приятным. С моей стороны, я не видел причины для беспокойства, поскольку ее действительно не было. Я просто ждал, когда разговор перейдет к главному. И он плавно к этому перешел. Джек поведал, что интерес ЦРУ к Константину был, в общем-то, пассивным, поскольку не были видны его слабые места, которые позволили ли бы взять Костю в разработку. Дипломат, как известно, так защищен своим иммунитетом и привилегиями, что спецслужбам к нему подступиться практически невозможно. Ну и ладно. Так что жизнь Кости шла своим чередом, а у американских спецслужб – своим. Но однажды случилось то, что, по любой логике, не должно было случиться. Константин сам засунул голову в петлю. Отнюдь не секрет, что те люди, которые могут хоть как-то заинтересовать спецслужбы, находятся в той или иной степени под их наблюдением. И однажды наблюдение за Костей дало нужный результат.
Как это было всегда? Коллектив советского посольства выезжал на отдых к морю в поселок Остер – бей. Там снимались домики – по одному домику на две семьи. В домике было две спальни, а между ними располагалась кухня.
Итак, коллектив посольств приехал в поселок в пятницу вечером, люди обустроились, как обычно, расселились в домики, проводили время как могли и хотели, а ближе к полуночи все успокоилось. И вот, когда стало совсем темно и тихо, из домика вышел Костя с дамой и пошли они вдоль берега моря. В этом не было ничего необычного, и наружное наблюдение в начале не обратило на это внимание, но, как и положено, снимок отдыхающей пары сделали. Сделали и успокоились, но утром обнаружили, что вопреки ожиданию Костя гулял и целовался в ночи не с собственной женой, а с другой женщиной. Причем в этот раз Костя вообще поехал без жены. Стали агенты решать вопрос, что делать дальше? Решили, на всякий случай, что пока все отдыхающие будут у моря, комнату Константина немного обустроить необходимой техникой. Оборудовали и, в конечном итоге, получили ночные картинки Кости и этой женщины, которую он называл Стася. И разговор их был записан с последующим переводом на английский язык. В общем, картина адюльтера была полной и убедительной. Служба стала прояснять картину дальше, и выяснилось, что жена Кости в это время убыла в Москву, так что он был в своих поступках свободен. Занялись Стасей и узнали, что ее муж был также в отъезде. Ситуация стала ясной и перспективной. Правда, перспектива была хилая, поскольку супружеская измена грех не настолько тяжкий, чтобы можно было ожидать успеха, но, как сказал Джек: «Чем черт не шутит…!». И он продолжил:
– Поскольку мы встречались, и не только на приемах, начальство Кости знало и санкционировало встречи, на которых мы обменивались кое-какой информацией. Поэтому у Кости не было аллергии на наши контакты. И когда я его пригласил на встречу, он сразу согласился. В ходе обычного разговора я, в конечном итоге, выложил перед ним фотографии его адюльтера и текст их взаимных объяснений и горячей любви. Язык этой любви был действительно великолепный, почти ощутимый.
Что последовало затем, вам, господин Костин, видимо понятно. У Иванова был выбор, но очень узкий и скользкий. От него мы просили лишь небольшого сотрудничества. Я ему объяснил, что мы не вербуем его в качестве шпиона, а всего лишь просим о содействии. При отказе мы, и это вполне логично, придадим нашу информацию гласности со всеми вытекающими мерзкими последствиями для Иванова…
Я сидел на стуле, как на горячей сковородке. Мне как-то трудно было охватить и понять все, только что сказанное. Поставив локоть на стол, и опустив на ладонь лоб, я пытался собрать свои мысли, которые прыгали туда-сюда. Все мною услышанное никак не могло быть связано с Костей, ну просто никак! Костя и какой-то адюльтер? Этого никак не могло быть! С другой стороны, зачем Джеку мне лгать? Он же не вербует меня, наоборот, старается все смягчить, зная, что память о Кости мне дорога. Он напоминает, что хотел об этом мне все сообщить еще в Австралии, но я отказался от встречи. Да, так оно и было. А сейчас, когда прошло столько времени, зачем мне эта информация. А Джек тем временем продолжал:
– В конечном счете, я сказал Иванову, что самое простое для него согласиться на сотрудничество с нами, доработать в Австралии оставшийся год и, уехав в Союз, все забыть… Я не стал требовать от Константина немедленного ответа, сказав лишь, что позвоню ему вечером в субботу и надеюсь на положительный ответ. Вот, пожалуй, и все…
Я задумчиво смотрел на Джека, не зная толком, что в этом случае можно сказать. Джек вновь продолжил:
– Остальное, Павел, вы знаете, наверное, лучше меня. Прошу меня понять, что на такой исход никто не надеялся. Даже мы с моим старым другом и моим непосредственным начальником Родом не предполагали такого исхода, да и, честно говоря, скорее всего, не стали бы придавать гласности снимки и разговоры Иванова со своей партнершей. Существует, все-таки, корпоративная этика: агенты спецслужб не должны без надобности убивать друг друга. Мы полагали, что ответ Иванова вряд ли будет положительным, что наиболее вероятно он пошлет меня к такой-то матери… Но… вышло то, что вышло.
Я сидел, как в воду опущенный, где-то в душе соглашаясь с Джеком, но ведь действительно, все могло бы обойтись, если бы Костя сорвался, но не больше чем до мата, а свою «пушку» оставил в покое для более тяжелого и серьезного случая. Потом я, к тому же, урывками пытался уразуметь, а кто была эта Стася, с которой Костя кувыркался в постели. Но этот вопрос в тот момент мне не казался важным. Понимая, что главное действо состоялось, я встал, чтобы откланяться, но Джек, посмотрев, пристально и как бы доверительно в мои глаза, сказал:
– Одну минуту, пожалуйста. У меня здесь есть то, о чем я вам только что рассказал. Мне незачем и дальше хранить эту папку, – Джек похлопал ладонью по черной папке, – поэтому я намерен ее оставить вам, а вас, я думаю, не затруднит ее уничтожить. Вы, по крайней, мере, все будете знать о последних днях вашего друга…
И еще вот что: здесь у меня есть кое-что, что должно было принадлежать вашему другу, если бы все пошло другим образом.
Джек залез во внутренний карман пиджака, вынул оттуда визитную карточку и небольшую коробочку. Все это он положил на стол рядом со мной и сказал:
