– Жив? – Пошатываясь, едва переставляя ноги, ко мне подошла воительница и протянула руку.
– Благодарю, Псица… – Не приняв помощи, я стиснул зубы и встал.
– Мы в расчете, – коротко бросила воительница. – Я видела, как твоих девочек утащили в портал, но помешать не смогла, была далеко. А пока добиралась, все уже закончилось. – Она подняла руку и показала на одного из иноков: – Есть живые, можно допросить. Только… только они тебе ничего не скажут.
– Сейчас проверим… – Опираясь на саблю, я поковылял к раненому.
Тихонечко подвывая и оставляя за собой полосу почти черной крови, инок попытался куда-то ползти. По инерции, потому что вряд ли уже осознавал, что с ним случилось и где он находится.
– Куда портировались белоризцы с девочками? – Я наступил ему на ступню, затем прижал острие клинка чуть пониже затылка.
Но так и не дождался ответа.
– Доброй дороги. – Ткнул саблей и пошел к другому.
Убил не из злости или обиды, а ради милосердия, чтобы избавить от мучений.
– Куда портировались монахи с девочками? Сразу в вышеградскую резиденцию Синода или…
– Тычь! – Второй инок благостно и счастливо улыбнулся. – Со мной Старшие Сестры, а с тобой?
– Не знаю, – честно ответил я и тоже отправил его в Пределы. – Доброй дороги тебе, Пес.
С третьим поговорить не успел, он умер еще до того, как я к нему подошел.
След оборвался. Не вполне понимая, что буду делать дальше, я присел на первый попавшийся ящик и уставился на воду.
Натужно постанывая, рядом со мной села воительница.
– Вряд ли они портировались прямо в Вышеград.
– Тогда куда?
– Не знаю, – тихо ответила Рада и вдруг ткнула пальцем в сторону полузатопленного корабля: – Смотри.
Я тоже успел заметить какое-то движение в провале изуродованной судовой надстройки.
– Выходи.
Никто не ответил.
– Выходи, сказал. Не трону.
– Поклянись Старшими! – пискнул из рубки совсем мальчишечий голос.
– Даю свое слово. Этого хватит. Иначе…
– Выхожу, выхожу! – По пояс в воде, из надстройки на палубу выбрался совсем молодой парнишка в рыбацкой вязаной шапочке. Он непрерывно вытирал нос рукавом своей войлочной курточки и весь трясся, словно стоял голышом на сильном морозе.
– Кто ты?
– Л-лекса, – звонко стуча зубами, отрапортовал мальчишка. – Матрос… значитца… на «Силе ветра». Был…
– Чей корабль?
– Дык Федоса Бурша, купца из Вышеграда, наш и «Роза Фагории»… – Паренек показал пальцем на торчащую из воды обломанную мачту и злорадно добавил: – Были… Нас того… синодские зафрахтовали, значитца, чтобы доставили сюдой, а тутой вона что… Сначала нежить… а дальше как закрутило… «Розу» так вообще вздернуло над водой саженей эдак на сотню, а потом как трахнуло… Ну а потом ты всех… того…
Он хлюпнул носом и замолчал.
– Видел все, значит?
– Не-а… – Парнишка согласно кивнул, тут же испуганно охнул и зажал себе обеими руками рот.
– Не бойся, – ласково проговорила воительница. – Расскажи, может, слышал от белоризцев чего? Нам надо знать, куда они отправились.
– Не ведаю! – Лекса отчаянно замотал головой и тут же принялся сбивчиво рассказывать: – Когда вернулись да увидели, что кораблям крышка пришла, чегой-то бормотали, мол, до Вышеграда не достанет… мол, сильно смущаются передельные зефиры…
– Возмущение эфира, – перевела Псица. – В Стоозерье всегда так. Портация на большие расстояния здесь очень опасна. Да и на короткие тоже. Поэтому синодские приплыли сюда на корабле, а не через портал.
– Вот-вот! – радостно подтвердил Лекса. – Точь-в-точь толковали. А тот, что с длинной палкой… мол, давай тогда в Хельм… Хельг…
– В Хельгину падь? – с тревогой в голосе подсказала Рада.
– Истинно, милсдарыня! – Мальчик торжественно осенил себя знаком Старших Сестер. – Вы, милсдарыня, как сами… того, здесь были… Так и сказал: тама, мол, есть сильный маяк, мол, точно попаду… Оттуда, мол, уже видно будет, либо зефиры угомонятся, либо еще чевой-то… Но другие спорились с ним… все хотели добыть лодку али баркас какой и идти рекой… Ну а дальше вы, милсдарь, пришли… и тогой…
Я посмотрел на воительницу:
– Где эта падь?
– Сравнительно недалеко, в полусотне верст отсюда. Но…
– Что «но»?
– Там…
Она не договорила. У нас за спиной раздался женский визгливый голос:
– Побили! Как есть спасителей наших побили, святотатцы!
Я обернулся.
– Я видела, видела!!! – истошно голосила неизвестно откуда взявшаяся в порту дородная женщина в разорванном и испачканном блевотиной платье.
Рядом с ней уже собралось с десяток непонятно каким образом уцелевших горожан, столько же городских стражников и еще несколько хорошо вооруженных здоровяков довольно угрожающей внешности, которые окружали тройку богато одетых пожилых мужчин. Люди испуганно переводили взгляд с трупов на нас с воительницей и все громче роптали. Особо приветливыми их лица я бы не назвал.
– Как это понимать? – Вперед выступил дородный мордатый старик в богатом румийском колете.
– Маркус Делан по прозвищу Кулак, – шепнула мне Псица. – Глава клана «Родичи», с ним Барт Кучай и Силантий Бобух, соответственно возглавляющие «Сынов» и «Детей». Отцы города, чтоб им попрыщило, отсиделись где-то… С головой мужики, но…
– К тебе обращаюсь, Радослава! – рыкнул старик. – В чем дело?
– Святотатцы! Ублюдки!.. – на разные голоса поддержали его горожане. – Спасителей побили… Кабы не они сами Проклятого разбудили…
– Это он, а не синодские, убил Хозяина Костей. – Псица встала и показала на меня. – Я тому свидетельница.
– Остерегись лгать, кабатчица!
– Мое слово ты знаешь, Маркус! – В голосе воительницы звякнул металл. – Горан – ловчий, и это он сделал свою работу.
– Хорошо, пусть так. – Старик недовольно поморщился. – Что вы не поделили с Синодом?
– Ты уверен, что хочешь знать? – тихо спросила Псица. – Это дела Капитула и Синода, но не твои.
– Меня касается все, что происходит на этой земле! – рявкнул Маркус. – Плевать я хотел на Капитул и Синод. Пусть рвут себе глотки, но не в моем городе. Ты-то каким местом замазана, Радослава? Впрочем, не важно. Валите отсюда оба, и поживее. Или я прикажу вышвырнуть вас силой!
Его охрана и городская стража сразу ощетинилась клинками.
– Подумай, Маркус, – спокойно и насмешливо сказала Радослава. – Сначала ловчий убил Гарма Злого и всех его чудовищ. Потом перебил Псов Божьих и белоризцев. И ты угрожаешь ему? Не иначе совсем худ умом сделался.
