Торфа заметил, что он не отбрасывает тень ни на землю, ни на цветы. Да и у деревьев теней не было, и они не отражались в чистых замерших водах. Ни один ветерок не потревожил ветвей, но шевелил бесчисленные цветы в траве. Могильная тишина царила в долине, словно в ожидании божественной гибели.
Переполненный огромным удивлением, но не в силах понять, куда он попал, поэт неожиданно повернулся, словно услышал чьи-то проклятия. Позади него, почти на расстоянии вытянутой руки стояло дерево увитое цветущими виноградными лозами, которые подобно балдахину протянулись от дерева к дереву. И через прорехи в этом цветущем балдахине Торфа увидел белоснежную Сибил, напоминавшую снежный вихрь.
Покачиваясь, не сводя взгляда с красавицы, пылая так, словно в его сердце вспыхнули факела, Торфа вошел в заросли. И тогда Сибил поднялась с ложа цветов, чтобы встретить своего поклонника…
Из того, что последовало за этим большая часть Торфа забыл. Это напоминало свет, который тяжело было выдержать, или мысль, суть которой ускользала, из-за того, что сама мысль была очень странной. Он попал в реальность за пределами того, что люди считают реальным. Все, что окружало Торфа, в том числе и Сибил, казались ему частью миража. Он словно балансировал между жизнью и смертью в неком ярком мирке мечты.
Ему показалось, что Сибил приветствовала его на волнующем, сладкозвучном языке, который он хорошо знал, но раньше никогда не слышал. Звуки ее голоса наполнили его болезненным чувством, сродни экстазу. Он присел возле нее на волшебный пригорок, и она рассказала ему много разного: что-то божественное, очень важное, опасное и страшное как тайна жизни; желанное как знания, преданные забвению; странное и тут же забытое, как потерянное знание снов. Но Сибил так и не назвала ему свое настоящее имя, не открыла тайну своего существования; и он так и не понял, кем она была: призраком или женщиной, богиней или духом бесплотным.
Какая-то тайна таилась в ее речи, что-то лежавшее за пределами времени, словно серые тени рока только и ждали, чтобы обрушиться на мир и солнце. Что-то было в этой речи и от любви, той, что преследует неуловимым, сжигающим огнем, и от смерти, на которой расцветают все цветы жизни – мираж замороженной пустоты.
Какое-то время Торфа был доволен уже тем, что слушает девушку. Он испытывал настоящий экстаз – страх смертного в присутствии божества. Потом, когда он чуть освоился с ситуацией, и понял, что красота Сибил говорит ему не менее красноречиво, чем ее слова. Колеблясь словно приливы и отливы под воздействием невидимой луны, в его сердце разгоралась плотская любовь. Он чувствовал лихорадку желания, смешанного с головокружением – чувством какое порой бывает у тех, кто поднялся на невероятную высоту. Перед собой он видел только свою возлюбленную, и слышал только ее мудрые речи.
В какой-то момент Сибил прервала свою речь, и он каким-то образом, с трудом, запинаясь, поведал ей о своей любви.
Она ничего нему не ответила, не сделали никакого жеста принятия или возражения против его чувств. Когда же он закончил свои признания, Сибил повела себя странно. Судя по словам Торфа это была не печаль, не жалость и не радость. Она стремительно подалась вперед и поцеловала его в бровь бледными губами. Этот поцелуй походил на ожег от огня или льда. Обезумев от переполнявшей его тоски, Торфа опрометчиво бросился вперед, пытаясь обнять Сибил.
Но оказавшись в его объятиях она ужасно, невыразимо изменилась. Когда он сжал ее, она превратилась в замороженный труп, который целую вечность пролежал в ледяной могиле – в белую прокаженную мумию, в чьих мутных глазах поэт прочитал ужас полной пустоты. А потом она стала вещью, которая не имела ни формы, ни имени – темные останки, которые текли и струили в руках Торфа – бесцветная пыль, поток сверкающих частиц, которые, ускользая, протекли меж его пальцев. Ничего не осталось – и волшебные цветы вокруг него тоже исчезли, быстро пали, похороненные под потоком белого снега. Огромное, фиолетовое небо, высокие стройные деревья, волшебный поток, в котором ничего не отражалось – вся земля вокруг него – все исчезло среди кружащихся хлопьев снега.
Торфа показалось, что он погружается в головокружительный хаос крутящейся метели. Мало-по-малу, по мере того, как он падал, воздух вокруг него становился все чище, и буря вокруг постепенно начала угасать. Он был один под спокойным, мертвым и беззвездным небом. А внизу на ужасном и головокружительном расстоянии он увидел тускло мерцающую землю затянутую ледником до самого горизонта. Снег исчез, воздух стал кристально чистым и на Торфа словно дыхание самого эфира обрушился холод.
Все это он увидел и прочувствовал в течение одного бесконечного мгновения. А потом, со стремительностью метеора, он возобновил падение – понеся назад к скованной льдом земле. И пока он мчался подобно огненному метеору, сознание его помутилось и покинуло тело, когда он упал.
Торфа видели полудикие люди гор, поскольку он исчез во внезапно налетевшей буре, неожиданно налетевшей из Полариона. Позже, когда снегопад утих, они нашли его на леднике. Они осмотрели его с грубой осторожностью и невероятной сноровкой подивившись белой отметке на его темном от загара лбу, как раз над правой бровью. В этот месте плоть глубоко промерзла, а сам знак имел форму женских губ. Но они и предположить не могли, что знак этот остался от поцелуя Белой Сибил. Силы постепенно вернулись к Торфа, но разум его так и остался отчасти затуманенным, словно заслоненным какой-то тенью, а в глаза его горели невыносимым огнем.
Среди тех, кто присматривал за ним, была бледная дева, но непривлекательная; однако Торфа в том полумраке, который обрушился на него, часто принимал девушку за Сибил. Звали эту деву Иллара, и Торфа полюбил ее, находясь в заблуждении. И, забыв свою семью и друзей в Кернгофе, он стал жить с горцами, взяв Иллару в жены и слагая песни для небольшого племени. Главным образом, он был счастлив, веря, что Сибил возвратилась к нему. И Иллара по своему оставалась довольна, став не первый из смертных женщин, чей возлюбленный жил под властью божественной иллюзии.
Ледяной демон
Охотник Кванга вместе с Хумом Фитосом и Эйбуром Тсантом, двумя самыми предприимчивыми ювелирами из Иквы, пересек границы страны, куда редко входили люди, и откуда они возвращались еще реже. Путешествуя на север от Иквы, они пришли в покинутый людьми Му Тулан, куда из Поляриона наползал великий ледник, словно замерзшее море, наступая на богатые и широко известные города, пряча под вечными льдами толщиной в несколько морских саженей широкий перешеек от берега до берега.
В глубине под ледником, если верить легендам, были сокрыты купола Сернгота, похожие на раковины, также как и высокие острые шпили Огон-Зая, врезавшиеся в толщу льда вместе с папоротниковыми пальмами, мамонтами и кубическими черными храмами бога Тсатогуа. Лед много веков назад захватил в плен эти земли, и с тех пор могучим искрящимся валом все еще двигался к югу через пустынные земли.
Теперь, по тропе, проложенной по поверхности ледника, Кванга вел своих спутников. Они собирались отыскать рубины короля Халора, который со своим магом Оммум-Вогом и отрядом хорошо вооруженных солдат пять десятилетий назад отправился бороться с полярным льдом. Из этой невероятной экспедиции ни Хаалор, ни Оммум-Вог не вернулись. Лишь несколько жалких и оборванных воинов из отряда добрались до Иквы через два лунных месяца и рассказали ужасную историю.
