– Что? – Джима от ярости чуть было не хватил удар. – Скажи, ты в самом деле думаешь, что сможешь продолжать выходить сухой из воды? На днях я нашел в твоём комоде кучу любовных писем от этого Леонарда. Они, конечно же, рассказали мне всё, что мне нужно было знать – эти письма следовало писать на асбесте вместо бумаги. Думаешь, я собираюсь терпеть всё это? Я спрятал эти письма в защищённой ячейке в банке. Но если я узнаю о ещё одной подобной шутке, то немедленно передам их адвокату.
– Ах, какое странное совпадение, – засмеялась Этель. – Ведь я сама только вчера положила в банк на хранение несколько писем.
– Ты положила? Какие ещё письма? – Джим был совершенно озадачен.
– О, несколько писем на лиловой бумаге, с ароматом сандалового дерева. Они были адресованы тебе, Джим, какой-то женщиной по имени Флора Дженнингс… Так что, полагаю, тебе не следует ничего больше говорить о Леонарде.
Двойной космос
Читателю придётся самому решить насколько важна рукопись, оставленная Бернардом Мичемом. Несомненно, мало кто сочтёт её чем-то более серьёзным, чем записью бреда, вызванного странным наркотическим веществом, которое синтезировал сам Мичем. Но даже с этой точки зрения рукопись представляет определённый медицинский интерес, так как она освещает потрясающие возможности человеческого восприятия. И если кто-то примет к сведению опыты Мичема, то увидит, как приоткрылась завеса нового мира, о котором до сего дня никто не подозревал.
Мичем, блестящий молодой химик, с самого начала поставил перед собой задачу провести специальное исследование наркотических веществ. Благодаря солидному наследству он был освобождён от необходимости зарабатывать деньги при помощи своих знаний и талантов и, таким образом, мог посвятить всё своё время тому предмету, который интересовал его столь глубоко. Будучи по характеру отшельником, он ни с кем не обсуждал цель своих исследований, и революционная теория, которую он выстраивал, была неизвестна его коллегам. Тайну этой теории, а также результаты своих экспериментов Мичем доверил только рукописи. Её содержание и даты указывали на то, что рукопись была написана незадолго до необъяснимого исчезновения её автора. Она была найдена лежащей на его лабораторном столе. Ныне мы публикуем текст в соответствии с краткой запиской, оставленной Мичемом, который не указал, кому она адресована.
Ещё в детстве я начал подозревать, что мир вокруг нас, возможно, является всего лишь завесой, скрывающей нечто иное. Это подозрение возникло у меня после долгой болезни скарлатиной, которую сопровождали приступы бреда. В том бреду, как я потом вспоминал, мне казалось, что я живу в чудовищном мире, населённом странными бесформенными существами, чьи действия были преисполнены ужаса и угрозы; или же, когда существа не представляли опасности, то они являлись совершенно непонятными и неземными. Это царство теней казалось не менее реальным, чем мир, воспринимаемый моими обычными органами чувств; и во время своего выздоровления я верил, что оно всё ещё существует где-то за углами привычной мне комнаты. Я боялся, что ужасные призраки из того царства теней могут появиться передо мной в любой момент.
Мои ночные сновидения, которые часто были очень странными и яркими, также подтверждали догадки относительно других сфер и тайных аспектов привычной нам реальности. Каждую ночь мне казалось, что я переходил через границу ночной земли, которая находилась вблизи мира, что мы видим днём, но была доступна только во сне.
Такие убеждения, будь то чистый вымысел или фантазия, смешанная с туманной истиной, несомненно, являются более-менее обычным делом для детей с богатым воображением. Постепенно взрослея, я, тем не менее, не отвергал полностью свои сны, но они побуждали меня размышлять о загадках человеческого восприятия и о том, как оно работает. Вскоре мне пришло в голову, что пять органов чувств, известных науке, были довольно скудными и сомнительными каналами для познания реальности; а их свидетельства относительно природы окружающего мира могут быть частично или даже полностью ошибочными. Тот факт, что все так называемые здравомыслящие и нормальные люди, обладающие зрением, слухом и другими органами восприятия, в значительной степени согласованно принимают внешние феномены как истинную реальность, может доказывать лишь наличие общих недостатков или ограничений в чувствительности наших органов. Возможно то, что мы считаем реальностью, является просто коллективной галлюцинацией; и, разумеется, как это доказала сама наука, человек не может претендовать на окончательное и полное восприятие мира. Картины, которые видят глаза человека, не различают фасеточные глаза насекомого; цвета, которые доступны человеческому глазу, не воспринимаются птицами. Где же тогда настоящая реальность?
Размышляя в таком ключе, я неизбежно заинтересовался эффектами, которые вызывают наркотические вещества, особенно те, что глубоко изменяют восприятие самыми разнообразными и фантастическими способами. Я с упоением прочёл такие книги как «Исповедь англичанина, употребляющего опиум» Де Квинси, «Искусственный Рай» Шарля Бодлера, и почти забытое всеми сочинение Фитцхью Ладлоу «Пожиратель гашиша». Интерес к подобной литературе вскоре привёл меня к изучению химических свойств наркотиков и исследованию их физиологического воздействия. Я чувствовал, что где-то здесь таились глубокие тайны и ключ к ещё никем не раскрытым секретам.
Так начались десять лет исследований и экспериментов, которые привели меня к нервному истощению, едва мне исполнилось двадцать девять лет. О начальных этапах своих опытов я расскажу кратко, поскольку у меня осталось слишком мало времени, чтобы успеть описать то невероятное и удивительное открытие, которое я совершил в самом конце.
Моя лаборатория была оснащена самыми лучшими и чувствительными приборами, и я собрал для анализа все известные современной химии наркотические вещества, а также некоторые другие, найденные исследователями в отдалённых и необитаемых землях. Опиум и все его производные, атропин, экстракт гашиша и высушенные растения – мескаль, пейот, кава – все они и многие другие вещества были объектами моих экспериментов. С самого начала у меня появилась одна странная теория, которая казалась запретной. Для её доказательства мне было необходимо провести опыты с наркотиками на самом себе. Кроме того, я был вынужден изобрести невероятно чувствительное фотоэлектрическое устройство, которое могло регистрировать и отслеживать неясные мозговые импульсы.
Моя теория заключалась в том, что видения или так называемые галлюцинации, вызванные наркотиками, проистекали не из простого расстройства нервной системы, но от пробуждения какого-то нового, ещё не развитого органа чувств. Этот орган, являясь более сложным и скрытым, чем другие, был родственен глазам; и я подозревал, что им является одна из желез, возможно, что шишковидная. Я не отвергал мнения эндокринологов, что эта железа регулирует рост человека, но подозревал, что в условиях нашей повседневной жизни вторичная функция шишковидной железы была полностью подавлена.
Ужасающее воздействие наркотических веществ приводит к тому, что этот третий глаз частично пробуждается, выдавая искажённые, неустойчивые проблески видений более значительной реальности, чем то, что могут отобразить наши внешние органы чувств. Возможно, что с помощью шишковидной железы можно увидеть измерения, превышающие те три, которыми ограничено наше восприятие. Надежда на то, что этот орган сможет что-то показать, была исчезающее малой; я чувствовал, что ни одно известное наркотическое вещество не является настолько мощным, чтобы пробудить его полностью. Это было похоже на необученные глаза новорождённого младенца, который видит окружающий мир без какого-либо точного восприятия формы, расстояния, перспективы и отношений между объектами. Отсюда безумное разнообразие, неустойчивые, вечно меняющиеся фантазии наркотических видений, или чередование и смешение ужаса, великолепия, гротеска и неизвестности. Тем не менее, бесконечные перспективы неописуемых реальностей отбрасывали свои мрачные тени на человеческий разум.
