Голоса за скалами приближались, и Сэркису показалось, что он узнал речь одного или двух своих товарищей по лагерю. Затем, когда он вновь обернулся к пришельцам, то увидел над их гротескными плавающими формами внезапно появившийся непонятно откуда металлический объект, блестящий медью, закрывший собою небо, словно какой-то механический мираж. Лабиринт из наклонных стержней и изогнутых сетей, казалось, парил в воздухе, опускаясь на двух существ. Через мгновение он исчез, а вместе с ним пропали и визитёры!
Сэркис едва ли понимал, что к нему приближаются женщина и двое мужчин – все члены группы, от которых он хотел уйти. К замешательству, подобному тому, что охватывает внезапно проснувшегося человека, добавился леденящий ужас от понимания того, что он встретился с чем-то сверхъестественным.
Через неделю Сэркис вернулся к себе домой в Сан-Франциско, где возобновил свою утомительную деятельность коммерческого художника, которая являлась его единственным надёжным источником средств к существованию. Эта совершенно чуждая ему работа приводила к беспощадному удушению более высоких стремлений. Он хотел рисовать нереальные картины, мечтая воплощать свои фантазии в пышных цветах, примерно так же, как Бердслей выражал их в витиеватых орнаментальных линиях. Однако, было похоже, что такие картины не пользуются большим спросом.
Происшествие на Испанской Горе крепко взбудоражило его воображение, хотя он всё ещё сомневался в реальности произошедшего. Он беспрерывно размышлял об этой встрече и часто проклинал несвоевременное вторжение своих спутников, из-за которых пришельцам пришлось исчезнуть.
Ему казалось, что эти существа (если только они не были простой галлюцинацией) появились в ответ на его собственные смутные, не имеющие чёткого направления стремления к чему-то неземному. Словно посланники из чужой Вселенной, они нашли его, одарив своим приглашением. Их попытка словесного общения доказывала знание языка землян; и было ясно, что они могут приходить и уходить по своему желанию, несомненно, с помощью какого-то таинственного аппарата.
«Чего они хотели от меня?» – размышлял Сэркис. Какой бы оказалась его судьба, если бы он отправился с ними?
Его художественное стремление к фантастике получило новый стимул; и не раз, завершив свою ежедневную работу по рисованию рекламы, он пытался извлечь из своей памяти облик пришельцев. Это давалось ему с большим трудом: образы, с которыми он пытался разобраться, не имели аналогов; а невероятные оттенки и пропорции их тел мешали любым попыткам вспомнить хоть какие-то детали. Казалось, что здесь был задействован какой-то совершенно чужой спектр и трансевклидова геометрия.
Однажды вечером Сэркис стоял перед своим мольбертом, сердито глядя на него. Картина, по его мнению, была глупой кляксой, состоящей из слишком большого количества оттенков, которые совершенно не могли передать истинную диковинность задуманной художником темы.
Не было слышно ни единого звука, ни какого-либо иного сигнала, ничего, что могло бы заведомо привлечь внимание Сэркиса. И тем не менее, резко обернувшись, он увидел находившихся позади него тех же двух существ, которых встретил на Испанской Горе. Они медленно покачивались в свете лампы между захламлённым столом и потрёпанным диваном. Их нижние конечности вытянулись, как кисточки, на старом ковре, потёртые цветочные узоры которого были забрызганы пятнами свежей краски.
С кисточкой в руке Сэркис мог только стоять и смотреть, ощущая тот же гипнотический трепет, находящийся за пределами страха или удивления, который охватил его на горе. Он вновь увидел неторопливое, убаюкивающее помахивание усиков-арабесок; снова, точно во сне услышал фантастический монотонный гул, который превращался в длинные вокабулы, приглашающие художника отправиться вместе с пришельцами. И снова на луноподобных дисках лиц пришельцев проявлялись сцены, которые привели бы в отчаяние любого футуриста.
Почти без эмоций и размышлений Сэркис вслух произнёс слова согласия. Он почти не понимал, что говорил.
Волнообразные движения усиков прекратились с такой же неторопливостью, как и начинались. Жужжащий созвучный напев затих, картинки исчезли. Затем, как и прежде, в воздухе вспыхнул медью летающий механизм. Широкие, косые стержни и вогнутые сети воспарили между потолком и полом, опускаясь вниз, окружая инопланетных созданий и самого Сэркиса. Между светящимися решётками он едва мог разглядеть знакомую обстановку своей комнаты.
Ещё мгновение, и комната исчезла, как тень при появлении света. Не было никакого движения или перехода; казалось, что перед художником открылось чужеземное небо, залитое малиновым цветом. Краснота потекла к нему, она наполнила его глаза яростью кипящей крови, она изливалась на Сэркиса, словно зловещий пылающий водопад.
Постепенно он начал различать какие-то определённые контуры и массивные объекты. Прутья и сети всё еще окружали его, странные компаньоны тоже находились рядом. Странно изменившиеся, они плыли в малиновом потопе, как рыбы-гоблины из какого-то адского моря. Сэркис невольно отпрянул от них: они были ужасающими, чудовищными.
Теперь он увидел, что стоит на удивительном мозаичном полу, со всех сторон выгибающемся кверху, словно дно огромной тарелки. Высокие, наклонённые наружу стены, без окон и крыши, возвышались вокруг. У механизма, который его окружал, тоже не было верхней части, и Сэркис понял, что тот меняется. Очень медленно, словно умирающее пламя, стержни и сетки погружались в маленькие гнёзда на полу и исчезали из вида.
Глубокий багрянец небесного купола над башней сочился густым, тяжёлым светом. Материал, из которого было построено здание, представлявший собой то ли камень, то ли металл или какой-то совсем уж неслыханный элемент, истекал сиянием жидкого рубина и растворяющейся киновари.
Сэркис осознал, что воздух, который он вдыхал, хоть и содержал достаточное количество кислорода, вместе с тем был непривычно густым. Казалось, он словно застревал в его лёгких. Кроме того, когда художник попытался сдвинуться с места, он обнаружил, что его вес значительно увеличился, словно под воздействием гравитации гигантской планеты.
Сэркис не мог даже представить себе, где он оказался и как сюда попал. Он испытывал томление художника по странному, потустороннему миру; но он никогда не мечтал о таком полном и бредовом отчуждении от всех известных вещей. Более того, он никак не мог представить себе такого нервного потрясения, которое привело бы к реальному переходу в иной мир. Его ощущения физического дискомфорта вскоре были дополнены какой-то оптической пыткой: свет беспокоил его, он жестоко подстёгивал его чувства, и в то же время подавлял и угнетал его.
Множество существ, похожих на спутников Сэркиса, начали появляться в башне без крыши, плавно опускаясь с неба или вплывая через низкие двери. Они толпились вокруг человека, и Лемюэль обнаружил, что их усики и ленты осторожно прижались к его рукам и ногам, и тянут его к одному из выходов. Он ощущал безрассудный ужас от их прикосновений, как ребёнок в объятиях кошмарных теней. Их громкое жужжание пробудило в его мозгу мысль о какой-то враждебной орде отвратительно гудящих насекомых.
