Балкот, выброшенный из потока времени, отринутый от берегов пространства в некое абстрактное измерение, ощутил непередаваемое чувство обособленности от себя самого. Весь эксперимент, от начала до конца мог длиться всего лишь мгновение – или вечность. Без удивления, без любопытства или раздумий, словно глазами четвёртого измерения, он одновременно рассматривал неодинаковые периоды своего прошлого и будущего.
После этого вневременного интервала полного восприятия, начался обратный процесс изменений. Бал-кот, только что бывший всевидящим оком, висящим в сверхпространстве, осознал движение назад, как будто тонкая нить магнетизма потянула его обратно в темницу времени и пространства, из которой он на мгновение выглянул. Ему казалось, что он следует вправо за фризом из своих сидящих тел, смутно ощущая ритм и пульсации, которые были вызваны слиянием всех его копий в одну фигуру. С необычайной ясностью он понял, что единицы времени, которые определяли каждый отдельный дубликат его фигуры, являлись пульсациями его собственного сердца.
Теперь с увеличивающейся скоростью видение окаменевших форм и пространства вновь растворялось в спиральном водовороте многочисленных оттенков, с помощью которых он до этого двигался вверх. И тут Балкот пришёл в себя. Он всё ещё сидел в пневматическом кресле, а доктор Маннерс – напротив него. Комната, казалась, слегка колебалась, будто затяжное прикосновение иного видения необычно изменило её, а в уголках глаз доктора ещё мерцали висящие разноцветные паутинки. Не считая этих мелочей, эффекты наркотика полностью исчезли, оставив, однако, исключительно чёткие и яркие воспоминания о почти неописуемом опыте.
Доктор Маннерс сразу же приступил к расспросам, и Балкот описал свои визионерские ощущения так полно и образно, как только мог.
– Есть одна вещь, которую я не понимаю, – сказал Маннерс в конце, озадаченно нахмурившись. – Согласно вашему рассказу, вы заглянули на пять или шесть часов в прошлое, которое располагалось на прямой пространственной линии в виде некоего непрерывного ландшафта, но перспектива будущего резко оборвалась после того, как вы следовали по ней на протяжении сорока пяти минут или даже меньше. Я никогда не слышал, чтобы плутоний действовал так неравномерно: перспективы прошлого и будущего всегда были соразмерны друг другу у всех, кто принимал этот препарат.
– Что ж, – заметил Балкот, – настоящее чудо заключается в том, что я вообще смог увидеть будущее. Таким образом я могу понять видение прошлого. Оно явно состояло из моих физических воспоминаний – из всех моих последних движений, а фон был сформирован из впечатлений, полученных за это время моими зрительными нервами. Но как я мог увидеть то, что еще не произошло?
– Разумеется, сие есть тайна, – согласился Маннерс. – Мне кажется, что существует лишь одно объяснение, доступное для понимания нашим ограниченным ума. События, которые составляют поток времени, уже произошли, происходят и будут происходить вечно. В нашем обычном состоянии сознания мы воспринимаем своими физическими чувствами лишь тот момент, который мы называем настоящим. Под воздействием плутония вы смогли расширить момент познания настоящего в обоих направлениях и одновременно увидеть часть того, что обычно находится за гранью восприятия. Так появилось видение себя как непрерывного, неподвижного тела, проходящего через перспективу времени.
Балкот, который уже стоял на ногах, направился к двери.
– Я должен идти, – сказал он, – а то опоздаю на встречу.
– Не буду вас больше задерживать, – произнёс доктор. Он помедлил мгновение, а затем добавил:
– Я всё ещё не могу понять внезапный обрыв и завершение перспективы вашего будущего. Переулок Фолман, в котором оборвалось ваше будущее, должно быть является кратчайшим путём до клуба Бельведер. На вашем месте, Балкот, я бы выбрал другой путь, даже если это потребует несколько лишних минут ходьбы.
– Звучит довольно зловеще, – рассмеялся Балкот. – Вы думаете, что со мной может что-то случиться в переулке Фолман?
– Надеюсь, что нет, – ответил доктор, – но я не могу гарантировать, что с вами ничего не случится. – Тон Маннерса был странно сухим и суровым. – Вам бы лучше поступить так, как я советую.
Балкот почувствовал мгновенное касание тени, когда покидал отель – кратковременное и лёгкое предчувствие, промелькнувшее словно бесшумные крылья ночной птицы. Что это может означать – пропасть бесконечной черноты, в которую, подобно замерзшему водопаду, низвергся странный фриз его будущего? Была ли это какая-то угроза, которая поджидала его в определённом месте и в определённое время?
Идя по улице, Балкот ощущал странное чувство повторения, будто он уже делал всё это ранее. Достигнув начала переулка Фолман, он вынул часы. Если он поспешит по аллее, то достигнет клуба Бельведер в точно назначенное время. Но если он пойдёт через следующий квартал, то немного опоздает. Балкот знал, что его потенциальный покровитель Клод Вишхэвен был по-военному пунктуален и требовал того же от других. Так что скульптор свернул в переулок.
Место это оказалось совершенно пустынным, как в его видении. На середине пути Балкот приблизился к едва заметной двери – заднему входу в огромный склад. Эта дверь в его видении являлась линией обрыва будущего. Дверь была его последним визуальным впечатлением, поскольку в этот момент что-то обрушилось на его голову, и Балкот потерял сознание, за которым последовала тьма, которую он ранее предвидел. Бандит двадцать первого века тихо и точно ударил его мешочком, наполненным песком. Удар был смертельным; и время, о котором беспокоился Балкот, подошло к концу.
Предвечный город
Вспоминая прошедшее, когда неразрешимые сомнения и отрешённость касаются всего былого, я уже не уверен в цели, которая привела нас в те мало посещаемые земли. Помню, однако, что у нас был единственный существующий экземпляр книги, в которой мы нашли чёткое указание на некие обширные дочеловеческие руины, лежащие среди голых плато и острых вершин этой области. Я не помню, как к нам попала эта книга, однако мы с Себастьяном Полдером посвятили всю свою молодость и большую часть взрослой жизни поискам скрытых знаний. Эта же книга представляла собой компендиум всего того, что люди забыли или проигнорировали в своем желании отречься от необъяснимого.
Будучи влюбленными в мистику и стремясь к пониманию того, что было отвергнуто материалистической наукой, мы много размышляли над теми страницами, написанными буквами древнего алфавита. Расположение развалин было указано вполне ясно, пусть и с точки зрения устаревшей географии; и я помню наше волнение, когда мы отметили нужную точку на глобусе. Мы были поглощены диким желанием посетить этот чуждый всему земному город и верили, что сумеем его найти. Возможно, мы хотели проверить зародившуюся у нас странную и пугающую теорию относительно природы первых обитателей Земли, а может мы стремились восстановить погребённые летописи утраченной науки… Возможно, что у нас была и какая-то другая, более тёмная цель…
Я ничего не помню о первых этапах нашего путешествия, которые, должно быть, были нелёгкими и продолжительными. Но я отчётливо помню, как мы на протяжении многих дней странствовали по безрадостным безлесным холмам, поднимавшимся подобно многоярусной насыпи навстречу высоким пирамидальным вершинам, указующим нам путь к охраняемому ими таинственному городу. Наш туповатый молчаливый проводник был местным уроженцем, с интеллектом ненамного выше, чем у лам, которые везли наши запасы. Проводник никогда сам не посещал руины, но нас уверили в том, что он знает тайную дорогу, о которой давно забыло большинство его земляков. Редкими и скудными были местные легенды относительно этого места и его строителей. Даже после множества вопросов, заданных местным жителям, мы не смогли ничего прибавить к знаниям, полученным из древней книги. Казалось, что город не имел названия, а окружавшие его земли люди не посещали с незапамятных времён.
