Именно это наглое нападение заставило власти направить все свое внимание и силу на то, чтобы уничтожить Кнегатина Зума. До этого с его шайкой боролись пограничные отряды, но отныне его преступления превзошли компетенцию местных властей, потребовав участия армии Комориона. С тех пор все дороги патрулировали конные разъезды; города, в которых мог появиться разбойник, строго охранялись, везде были устроены засады.
Но проходили месяцы, а Кнегатин Зум избегал всех ловушек. Банда людоедов продолжала совершать набеги со все более устрашающей частотой. И только, вероятно, случайно или в результате безрассудного поведения разбойника, его, в конце концов, схватили вблизи столицы. Вопреки всем ожиданиям, а свирепость Кнегатина Зума была хорошо известна, он не оказал никакого сопротивления. Бандит сразу же сдался, как только увидел, что окружен лучниками в кольчугах и воинами с алебардами. Но при этом он как-то загадочно и криво ухмыльнулся. Эта ухмылка не одну ночь тревожила сон всех, кто присутствовал при аресте.
Никто так и не узнал, почему он оказался один в тот момент, когда его схватили, и почему ни один из его приспешников так никогда и не попался в руки полиции. Тем не менее, это не помешало всеобщему ликованию и радости в Коморионе. Каждый горожанин с любопытством стремился увидеть страшного разбойника. Но, наверно, наибольший интерес он вызывал у меня, поскольку именно мне после окончания официального следствия предстояло его обезглавить.
Наслушавшись страшных рассказов и легенд, которые, как я уже говорил, уходили корнями в далекое прошлое, я ожидал от преступника чего-нибудь необычного. Но он превзошел все мои, даже самые зловещие и неприятные, предчувствия сразу же, как только я увидел его в первый раз, когда Кнегатина Зума вели в тюрьму сквозь беспорядочную толпу. Обнаженный до пояса, он носил лишь в бурую накидку из шкуры какого-то длинношерстного зверя, которая грязными лохмотьями свисала до колен. Вид разбойника добавлял мало приятного к уже известным мне сведениям об особенностях его внешности, которые шокировали меня и вызывали отвращение. Руки и ноги, тело и даже черты лица бандита казались такими же, как и у остальных аборигенов, и даже полное отсутствие волос можно было объяснить тем, что Кнегатин своего рода карикатурна – издевательское изображение бритого жреца. Даже бесформенную пестроту его кожи, напоминающую окрас шкуры большого удава, можно было принять за экстравагантную неестественную пигментацию. Но за этими чертами притаилось что-то еще. Масляная мягкость тела, поразительная легкость, волнообразная гибкость, текучесть каждого движения говорили о строении несвойственном человеческому организму и позвоночнику. Порой возникало подозрение, что у Кнегатина вообще не было скелета, как, например, у змеи. В результате всех этих размышлений я впервые за всю свою жизнь взглянул на пленного и на предстоящую мне задачу с непривычным отвращением. Создавалось впечатление, что Кнегатин не идет, а скользит по дороге, да и сам вид его суставов – коленей, бедер, локтей и плеч – казался произвольным и неестественным. По всему чувствовалось, что внешний вид этого существа являлся своего рода уступкой анатомической условности, и его тело могло бы с легкостью принять самый невероятный вид и необъяснимо огромные размеры, свойственные представителям тех миров, которые расположены за пределами нашей галактики. Конечно, теперь-то я мог поверить в ужасные рассказы о его предках. И с ужасом, впрочем, не меньшим, чем любопытство, я жаждал узнать, что станет с ним в результате справедливого удара меча, и какой зловонный гной, вместо благородной крови, осквернит мой беспристрастный клинок.
Нет надобности описывать подробности судебного процесса и вынесения приговора Кнегатину Зуму за многочисленные его чудовищные преступления. Судебные власти действовали неумолимо, быстро и безошибочно, а беспристрастность их решения не позволила ни уклониться от исполнения приговора, ни затянуть следствие. Пленника заключили в потайную подземную темницу, находившуюся под главной подземной тюрьмой города. Темница представляла из себя узкую камеру на большую глубину. Единственным входом в нее служило отверстие, через которое при помощи длинного каната и лебедки опускали и поднимали преступника. Отверстие закрывалось большой каменной плитой и охранялось день и ночь дюжиной вооруженных стражников. Однако Кнегатин Зум не предпринял ни одной попытки бежать. Он казался неестественно покорным судьбе.
Я всегда обладал даром интуитивного предвидения событий. На этот раз мне показалось, что в такой неожиданной покорности таится нечто угрожающее. Кроме того, мне не нравилось поведение заключенного в ходе судебного процесса. Со времени пленения он не проронил ни слова. Хранил молчание он и перед судьями. Несмотря на предоставленных ему переводчиков, владевших грубым свистящим Эйглофианским диалектом, разбойник не отвечал на вопросы и не оправдывался. Но больше всего мне не понравился равнодушный вид, с которым он прослушал объявление смертного приговора в высшем суде Коморина, зачитанного последовательно восемью судьями и торжественно утвержденного затем королем Локваметросом. После этого я тщательно проверил, хорошо ли заточен мой меч, и дал себе обет собрать всю силу и проявить все мастерство, на которое только был способен, во время предстоящей казни.
На этот раз казнь отложили ненадолго. Обычно с момента вынесения приговора и до его исполнения проходило две недели, но, приняв во внимание тяжесть преступлений Кнегатина Зума, этот срок сократили до трех дней.
Накануне выбранного для казни дня я спал очень плохо, всю ночь меня мучили отвратительные кошмары. И все же утром с привычной для себя точностью я направился к деревянной плахе, установленной ровно посередине главной площади. Там уже собралась огромная толпа, и яркое янтарное солнце царственно освещало серебро и драгоценности, украшавшие одеяния королевских сановников, грубую шерсть одежды купцов и ремесленников, а также шкуры чужестранцев.
Вскоре появился Кнегатин Зум в сопровождении стражи, окружившей его колючей изгородью из алебард, копий и трезубцев. Утром этого дня все улицы, ведущие из города, а также выходящие на площадь охранялись множеством солдат – власти опасались, что разбойники могут в последний момент попытаться освободить своего предводителя.
Под бдительным наблюдением стражников Кнегатин Зум вышел вперед. Он остановил на мне внимательный, но невыразительный взгляд своих желтых глаз. Только тогда я разглядел, что у разбойника не было век. Зрачков я тоже не заметил. Преступник опустился на колени перед плахой и без колебаний подставил мне свой пестрый затылок. Когда я взглянул на него расчетливым глазом, примериваясь к смертоносному удару, меня более чем прежде охватило непонятное отвращение к его беспозвоночному телу, скрытому под кожей и обладавшему тошнотворной и не свойственной человеку пластичностью. Словно издеваясь и глумясь, принял Кнегатин Зум человеческую форму. Я ощутил невероятный холод, отрешенный и непроницаемый цинизм, который исходил от каждой частицы его тела. Бандит напоминал дремлющую змею или огромную лиану в джунглях.
Я очень хорошо осознавал, что, возможно, имею дело с особенным существом, и тогда обезглавить его было делом непосильным для обычного общественного палача. Тем не менее, я поднял огромный меч, засверкавший гранями, описал им безупречную дугу, и опустил его на пестрый затылок с привычной для меня силой и точностью.
