Невеста.
Сделала глубокий вздох и попыталась высвободить ладонь. Вместо этого каким-то образом прикоснулась к его предплечью и снова замерла под пристальным и уверенным взглядом. Он улыбнулся мне.
– Ты… позволишь? – Осторожно приближается он.
Позволю ли я? Вопрос не в этом, а в другом: зачем? Думает ли он о том, что будет потом? Нет, это все зря, так нельзя, не нужно…
– Да, – тем не менее едва молвлю я, а он улыбается и позволяет себе…
– Летта, – полушепотом произносит он.
До дрожи, до легкого головокружения. Близко, слишком интимно. Поджимаю дрожащие губы, не знаю, как реагировать, пытаюсь просто дышать. Впервые за столь долгое время в моей голове ни единой мысли. Глаза, его мрачно-синие глаза озаряются рассветом. Мне тепло и уютно, так приятно, так хорошо… рядом с ним…
Смотрим в глаза друг другу так долго, что начинает казаться, будто все миры растворились в забвении. Вечности…
Ран. Он допустил меня ближе. Он позволил мне называть его…
– Хозяин! – Врывается в наш маленький временный рай чей-то голос.
Не сразу соображаю, кто кричит, да и зачем, поворачиваю голову – к нам бежит Верт. По лицу видно, как он встревожен. Несется быстро, добегает.
– Хозяин! – Задыхается от нехватки воздуха, хватается за бок. – Как хорошо, что Вы вернулись!
– Что случилось, Верт? – Спрашивает Ран.
Делает два глубоких вздоха и выдыхает:
– Господин…
Лицо Рана каменеет, глаза мрачнеют еще больше. На все мои не заданные вопросы он отвечает коротко:
– Кави.
Глава двадцать первая
Ран
Я знал Верта, он бы ни за что не стал переживать по незначительному поводу. Случилось что-то из ряда вон выходящее. И меня это пугало, ведь Кави один из тех, кто редко может вызвать настоящее беспокойство. Но сейчас…
Валетта бежала рядом, не отставая. Уже по обыкновению я был рад, что она не уходит и не отстраняется. Мне нравилось, что она все больше и чаще участвовала во всем, что случалось в доме Кайтранов. Это привязывало ее с каждым разом все сильнее.
Мы пробежали вдоль дома, и я понял, что Верт ведет нас к конюшням. Картина, которая нам открылась, меня сначала дезориентировала. В окружении Грума, Тогара, еще двух конюхов и садовника, Кави пытался всеми силами оседлать своего любимого скакуна. Рядом была Мойла и вместе с остальными, кто физически помочь не мог, пыталась помешать Кави закончить начатое. Когда мы подошли, я еще услышал обрывки разговора.
– Пожалуйста, Господин! – Умоляла Мойла. – Вам нельзя ехать! Прошу!
– Одумайся! – Рычал и Грум, хватая Кави за камзол и стягивая с лошади.
Только конь смотрел на весь этот цирк взглядом «Ну и чокнутые эти люди».
– Кави! – Крикнул я.
Все сразу же замолчали и посмотрели на меня. Даже Кави перестал карабкаться на лошадь. Также как и остальные, он ждал, когда мы подойдем.
– Что произошло? – Потребовал я у всех присутствующих.
Но никто не решился отвечать, все переводили встревоженные взгляды на Кави. Он не смотрел в ответ, держался за седло, готовый в любой момент взобраться наверх и пуститься галопом.
– Все плохо, Ран, – глухо отозвался мой друг. – Ашин…
Конечно, всей ситуацией я был не осведомлен, но то, что Ашин был его младшим братом, конечно же, знал. Потихоньку начиная понимать, что происходит, я сделал глубокий вздох и спросил:
– Что с ним?
– Он при смерти. – Кави сжал кулаки в приступе безудержного гнева. – Они его убью, Ран.
Он обернулся ко мне и окатил взглядом отчаяния и боли. Конечно, свою историю Кави рассказывал мне только однажды, остальным она была не ведома. Но все в доме знали, кто такой Кави ир Фиррат и кем он на самом деле является. Они также знали, что возвращение в Виландри станет для него приговором. Вот почему они его останавливали.
Год назад, когда он впервые поведал мне свою историю, Кави сказал мне, что оставлял брата с тяжелым сердцем. Но его не тронут, ведь Ашин был младшим братом и не претендовал на трон. Это единственное, что успокаивало моего лучшего друга все это время. Но, очевидно, что-то пошло не так.
– Кави… – я попытался что-то сказать, но он не хотел меня слушать.
– Я еду, Ран. Ты меня не остановишь.
– И что ты сделаешь? – Кави снова принялся седлать коня. – Ворвешься во Дворец? В одиночку разбросаешь армию отца, своего брата и заберешь Ашина?
Кави сел в седло, поправил поводья, но лошадь все еще не трогал. Конь стоял на месте с удивительным спокойствием. Он во многом походил на своего хозяина.
– Что-нибудь придумаю, – Кави смотрел на меня с уверенностью и тупой надеждой на то, что я предложу ему подходящее решение.
Но что я мог предложить?
– Хорошо, – кивнул, – я поеду с тобой.
– Хозяин! – Взмолилась Мойла.
– Куда, дубалом?! – Взревел Грум.
– Нет, Ран, я не могу этого допустить…
Далее все возражения превратились в сплошной шум, который разобрать не представляло возможности. Тишина воцарилась странным образом, когда к лошади Кави вдруг шагнула Валетта.
– Я… – она не смело осмотрела всех, кто внезапно замолчал, как будто подозревая в них своих будущих палачей, – извините, ир Фиррат, но… если Вы позволите, я хочу кое-что предложить.
Кави смотрел на нее с такой решимостью, будто только ее предложение могло все исправить. Вот уж было странно видеть Кави таким.
– Ри Крос’ери, – дрожащим голосом выдавил он, – что именно?
Валетта поежилась и на мгновение глянула на меня. Я лишь уверенно кивнул ей, не имея ни малейшего представления, что она может предложить такого, что нам бы могло сейчас помочь.
– Я… не очень хорошо ознакомлена с законами Виландри, но в Империи есть один непреклонный закон, который принят в большинстве земель. Это закон об экстрадиции того или иного гражданина иного государства в случае, если его жизнь подвергается смертельной опасности.
Озвучив это, Валетта как будто специально объявила звенящую тишину. Не было ни ветра, ни движения, ничего. Даже, несмотря на ситуацию, у нее все равно нашелся какой-то закон, который она могла использовать. Невероятно!
Я знал, что Летта помогла Кави оформить гражданство, но мой лучший друг так и не рассказал мне всех подробностей их сложных отношений. Все-таки Летта была представительницей Департамента, а Кави – беглый Принц Королевства Виландри, почему она не доложила об этом в Департамент? Что между ними произошло?
Поражало так же и другое. Мне вдруг подумалось: она ведь так хорошо знала законы, всеми долгими днями и ночами, не смея выйти из библиотеки, изучала их, запоминала, чтобы только не думать о тех, кто поджидал ее снаружи. Как же тяжело ей далась учеба в Академии…
