Лагерь встал. Вкопались в землю. Для командующего разбили новую палатку. А он, помахивая длинным алым плащом, прошел к ней по дощатым мостовым – единственному, что приказал сделать, – вдруг дождь, в грязи потонем.
Валерий Друз доложил, что лазутчики видели за лесистым взгорьем, как по дороге к берегу Секвены тянутся бесконечные вереницы паломников. Все они идут в святилище богини, которое расположено в излучине реки. Там есть деревянный храм, больше похожий на амбар. Из него жрецы каждый день выводят лодку со статуей богини-утешительницы и возят ее по реке, благословляя воду.
Вскоре показалась и сама ладья – длинная, с лебединой головой на носу, от которой к бортам спускались гирлянды цветов. Со стороны выглядело, будто лебедя взнуздали.
Авл распорядился задержать ладью. Местные не осмелятся напасть, будут знать, что и жрецы, и их деревянный кумир у врагов. Чужаки смогут в любую минуту сжечь колоду с подобием человеческого лица – она для них не имеет цены.
Как Мартелл и ожидал, жрецы даже не попытались сопротивляться. Под конвоем легионеров, направленных на перехват в двух лодках, они причалили свою долбленку к берегу и жались к деревянному кумиру, будто охраняя его.
Проконсул вышел посмотреть на Секвену, вернее на ее неумелое, плохо обтесанное изображение, которое приводило дикарей в такой восторг. У богини была костяная голова, совершенно черная от времени. Ниже шло воображаемое тело из колоды, укутанное красной тканью, увешенное множеством ожерелий и блях – приношениями богатых, но бесплодных женщин, моливших о потомстве.
Сколотая бронзовыми фибулами пелена обвивала бочкообразное туловище, не скрывая отвратительных подробностей – обвислая до пояса грудь, вывороченный пупок на громадном беременном животе, слоновий зад. Так могла выглядеть немолодая, много раз рожавшая баба. Авл глянул ей в костяное лицо и испытал мгновенное, ничем не объяснимое желание. Взмок от макушки до самых пят.
«Я болен, – сказал себе проконсул. – Рехнулся». Не могло же его тянуть к деревяшке! Однако тянуло. Он еле выдержал, чтобы не накинуться на колоду и не поискать в ней отверстия. Черная, скручивающая душу в жгут, похоть охватила его. Авл протянул руку и рванул красную ткань, обнажив темное дерево с едва наведенными долотом подробностями. Чего тут желать? Тем не менее, его трясло.
Жрецы переглянулись между собой, довольные тем впечатлением, которое кумир произвел на вражеского командующего. Они стали одевать свое божество, закрывая его бесформенное деревянное тело.
Авл не мог бы сказать, что с ним, пока не осознал: к Секвене потянуло не его, а лара. Одна тварь желала другую. Вот и все.
В ту же ночь ему пригрезилось, будто он тонет в дубовой колоде, как в черном тягучем меду. Она оказалась мягкой и податливой внутри, но скользкой и холодной. К тому же двигалась. Авл понял, что вместо дерева вокруг него плотно переплелись болотные гадюки, свившись в колоссальный клубок.
Он испытал одновременно страх с гадливостью пополам и невероятный восторг, точно ему самому хотелось слиться с этим клубком, стать его частью. Мартелл понял, что его человеческое «я» парализовано ужасом и отвращением. А лар исходит противоестественным удовольствием.
Усилием воли Авл заставил себя проснуться. Да, умел и так. Хочешь идти вверх, научись собой управлять. Проконсул сел на кровати и долго смотрел в темноту. «Я болен, – повторил он недавнюю мысль. – Рехнулся. Путаю себя и…» Признать лара чужим, желать от него освободиться, было невозможно. Но в эту секунду, ощущая на коже елозящих гадюк, Секутор смог.
Глава 5
Лесные жители
«На краю света нет ни земли, ни воды, ни неба, ни деревьев, а только вещество, сгустившееся из всех элементов».
Страбон. «География».
– Зачем тебе статуя Секвены? – Валерий всегда задавался очевидными вопросами. Это уже не раздражало проконсула.
– Мне нужны лодки. Все имеющиеся у местных средства переправы. – Вполне разумное объяснение. – Река неспокойная. Она не позволит навести наплавные мосты. Хотелось бы перевезти людей без потерь. А у нас еще лошади, провиант, поклажа, лагерные конструкции.
– Конфискуем лодки, – пожал плечами Друз. – Или, на твой взгляд, не хватит? Видел же, как мало опидумов по дороге.
– Сами отдадут.
Легат снова выразительно пожал плечами. После сражения у Лимеса? Сами?
Авл кивнул.
– Я собираюсь принести дары духу их реки. Для этого и понадобился идол.
«Да ты же сам собой не владел, едва его увидел!» От Валерия ничего нельзя было скрыть. Тот неотступно следил за другом, держал проконсула в поле зрения. Авл бы мог поклясться, что, стоит ему повернуть голову, и старый заместитель повернется туда же, чтобы первым заметить угрозу и предотвратить.
– Я что, магнит проглотил?
Вопрос не требовал ответа. Они уже лет двадцать посмеивались друг над другом. Проконсул твердо решил принести оружие в жертву Секвене. Его самого поражало, как он умеет рационально объяснить свои самые неожиданные идеи. И люди верят. Полагаются на него. А он – сам без понятия, куда их ведет.
По совести говоря, Мартелл просто хотел избавиться от внимания страшных существ, которые взялись мучить его в самый неподходящий момент. Ради этого был готов утопить все оружие галлотов, взятое у Лимеса, и предать их поголовно нестерпимой участи хранителей чужих хворей. Пусть их же боги с ними и разбираются!
На другой день телеги с исковерканной бронзовой рухлядью в сопровождении пышного конвоя отправились к излучине реки. Авл ехал с декурией
[16], их пурпурные плюмажи резко выделялись на фоне пустого серо-голубого неба. В здешних местах иного не бывает. Они еще считают это цветом! Жарким апрельским днем! Хорошей погодой!
Командующий двигался впереди колонны, в сопровождении легатов, и сохранял равнодушный вид: будто ему и дела нет до похотливой деревяшки с костяным лицом.
– Спроси, почему ее губы бордового цвета, – обратился он к квилиту-переводчику.
Тот нагнал жрецов, тащивших свой кумир на резных носилках. По такому случаю проконсул уступил свои, они тоже считались даром для богини.
– Жрецы говорят, что это ягоды тутовника, – сообщил переводчик и нехорошо скривился, что означало: он им не верит.
Авл тоже не верил. Из поколения в поколение, из века в век варвары мажут рот богини жертвенной кровью. Сейчас это вполне может быть сок шелковицы, но прежде была баранья, а еще раньше – человечья кровь.
Проконсул хорошо это знал, потому что его лара так и тянуло присосаться к губам богини в жарком, слюнявом поцелуе, чтобы слизать как можно больше жизненной силы.
«До каких пор ты будешь мучить меня? – взмолился Мартелл. – Почему раньше помогал, а теперь губишь?»
