Проститутки на рынке, ради такого эффекта, нарочно покрывали свои сокровища белилами и по ним рисовали синей краской сетку вен.
Об остальных удовольствиях Эмилий Плавт мог только догадываться по аналогии с тайными услугами терм Диокла, где в задних комнатах предлагали и мальчиков-катамитов, и молодых, еще не знавших мужчины пленниц, и юношей-рабов, чей первый пух над губой или в паху тщательно убирался пемзой и замазывался мелом – лишь бы выглядели посвежее.
Ничего подобного для себя Эмилий Плавт не хотел, и не понимал, что приятного находят люди в соитиях. Он довольствовался женой, тощей и сухой, как сам цензор, близость с которой напоминала битье палками, а черствый безгубый рот причинял детородному органу цензора одни мучения: ну скорей же, скорей!
С некоторых пор Эмилий для дела завел любовницу, Порцию Луппу, рассудив, что благодаря ближайшей подруге Папеи будет знать обо всем, что замышляется в доме врага.
Пока его надежды оправдались лишь отчасти – он узнал, что женщины бывают аппетитны и не обязательно спят в одежде. Но Порция ничего не говорила о нынешних делах Папеи, зато без умолку болтала о временах, когда Секутор был моложе и провел с ней месяц – два. В результате выходило, что проконсул и тут был молодец. А нынешний любовник – растяпа. В результате Эмилий Плавт так и не избавился от ощущения, что его сравнивают, и не в его пользу, которое возникло на должности, да так и не покинуло потом. Чиновники, солдаты, женщины – все видели в нем слабую, неудачную карикатуру. Хуже того – даже отказывались ставить на одни весы с «великим Марцедоном».
Так что, пока Луппа болтала ногами в купели с молоком и слушала бесстыдные откровения Папеи о ночи гладиаторских удовольствий, ее неудачливый любовник в другой бане, по соседству, разыскивал сенаторов – врагов Мартелла, чтобы сговориться с ними о совместных действиях.
⁂
Поход Эмилия не был тщетен. Он увидел толстого Максенция Варреса, бывшего цензора, человека продажного и недавно, благодаря падению Секутора, вернувшегося из изгнания. Старый проконсул никогда бы не допустил приезда такого запачканного воровством чиновника в Вечный Город, а теперь всем было все равно.
Прежде с Варресом никто даже не здоровался. Если оказать ему уважение, думал Эмилий Плавт, не принесет ли это деньги будущему союзу против Секутора? Ворюга готов платить за возвращение в круг уважаемых людей.
Эмилий Плавт замедлил шаг, дружелюбно улыбнулся и полез в воду. Варрес даже оглянулся: может, цензор с кем-то другим хочет поздороваться? Нет. Разрезая гладь бассейна, новый цензор идет прямо к нему. Приветствует и даже чуть склоняет голову в знак уважения. Чудо!
– Вы исполняли обязанности цензора, – вежливо обратился к нему Плавт. – Теперь эта магистратура возложена на меня. Я бы хотел попросить у вас советов и наставлений, как у более опытного чиновника.
Каких советов? Как больше украсть и не попасться? Ценное, кстати, умение.
Максенций Варрес еще больше растерялся.
– Все считают ваше время пребывания на должности образцовым, – бесстыдно врал Эмилий Плавт. – Один только Секутор был недоволен. Возводил напраслину. Теперь, когда его нет, ничто не мешает восстановить справедливость.
Варрес, до сих пор обалдело моргавший, кое-что смекнул.
– Нет, в смысле нет в городе, – отозвался он.
Эмилий Плавт скривился, как от горькой пасленовой настойки для желудка. Он бы дорого дал, чтобы Секутора не было вовсе. В жизни. В воспоминаниях граждан.
– Пока приходится довольствоваться тем, что послали боги. Но если он вернется…
– Да избавят нас от этого небожители! – взмолился Варрес, осознавший, наконец, что без проконсула ему и бояться-то особо нечего. Никто не собирается предъявлять ему ни малейших претензий. Украл и украл. Сенат не в обиде. Все воруют понемножку. Республика – общее дело, а значит, ничье. Кроме тех, конечно, у кого воруют. Но они беззащитны.
– Так вы полагаете, если вернется Секутор…
«Вот тогда настанет твой смертный час», – подумал Эмилий Плавт, а вслух сказал:
– Никто не хочет возвращения проконсула. Все боятся его гнева. Ведь Мартелл потерял должности благодаря солидарной воле сенаторов. Сейчас все растерялись, ослабли, но если их собрать…
– Собрать для чего? – опасливо уточнил Максенций Варрес, чутьем угадывавший людей, которые подбираются к его деньгам. Он только не понимал, зачем они Плавту, и есть ли резон раскошеливаться. – Если верить крикам толпы на улицах, Секутор вот-вот получит триумф.
– Если верить крикам толпы, – повторил цензор и снова скривился, точно его кишки свело от горечи. – Никаких доказательств его побед нет, мало ли что болтает убитая горем жена.
– Папея Магна весьма мало похожа на сумасшедшую, – рассмеялся Варрес. – Тем более на убитую горем. Скорее уж на разгневанную фурию. Не стоит об этом, – он помедлил. – Мы оба, как я вижу, деловые люди. Оба хотим одного: чтобы проконсул потонул в Болотных Землях. Как вы намерены этого добиться?
Эмилий Плавт почувствовал, что сейчас стоит говорить максимально откровенно. Иначе не получит ни сестерция.
– Сенат должен отказать Секутору в триумфах, ведь для их проведения он вернется в город, и тогда уже ликование толпы внесет его на Капитолий. Он оправился от удара. Мечтает отомстить. Легионы с ним.
Эмилий Плавт поболтал возле себя в воде руками, точно споласкивая и от грязи только что состоявшегося разговора. Но главная грязь была впереди.
– Чтобы отказать ему в триумфе, нужно голосование. Надеюсь, Цыцера воодушевит мужество «белых тог». Многие и так на нашей стороне. Но нужно больше, если мы надеемся получить перевес в голосовании.
– Большинству все равно, – задумчиво молвил Варрес. – Чтобы подкупить их, нужны мои деньги. Так?
– Это выгодно и вам.
Варрес помял мокрый подбородок.
– Выгодно. Но не дешево. Сколько?
Эмилий Плавт никогда не позволял себе прямых ответов.
– Зависит от числа тех, кого придется задабривать. Человек двадцать – двадцать пять.
– Значит, тридцать. – Варрес помедлил, прикидывая в голове, стоит ли его пребывание в столице таких денег, а потом кивнул.
Сделка была совершена. Эмилию Плавту показалось, что он продал душу.
⁂
От прохладного бассейна цензор свернул под расписную зеленую арку, украшенную глазурью с побегами винограда. За ней плескались неженки, предпочитавшие теплые струи. Здесь, в одной из ниш, он намеревался найти Цыцеру, размякшего, как лепешка в масле. Тот обожал теплые полы тепидария
[31]: довольно с него и политических потрясений, чтобы еще мучить тело! На крыше нарочно были выставлены мирровые деревья из Пунта – теплолюбивые, как Цыцера, они чувствовали себя здесь, будто дома.
