Господь сжалится, и проконсул не оставит ее своим покровительством! Руф же не слепой, видит, как старик на нее смотрит. Как ей самой хорошо в компании Мартелла. Но Руфу и в голову не пришло бы ревновать. Он просто доверял Юнии и все. Его жена – не предатель по натуре. Только спросил ее:
– Мне есть, о чем беспокоиться?
Та даже не занервничала.
– Нет, – и все.
Он ей верил.
На Скульде было очень холодно. Ветер сдувал так, что хотелось наклониться, но со всех сторон подпирали плечи товарищей, и пленные просто сгрудились, согревая друг друга боками.
Лепид впервые видел гундов. Смотрел во все глаза. Он ожидал встретить их более «косматыми» что ли, дикими. Побольше шкур и грязных сломанных ногтей. Гунды же, какими бы бородатыми и чумазыми ни были, носили некрашеную полотняную одежду, кожаные сапожки, перевитые ремешками, и шерстяные плащи, заколотые на плечах крупными выпуклыми фибулами.
Эти застежки больше напоминали наплечники, способные защитить от ударов клинка. То же касалось и поясов с широченными медными бляхами, которые прекрасно закрывали живот от мечей и копий. У некоторых до колен свисали кольчужные передники из крученой проволоки. Правильно, достоинство дорого. У всех имелись длинные железные мечи и круглые щиты из кабаньей кожи, сейчас закинутые за спину. «Все-то у них приспособлено, все-то пригнано», – со злостью констатировал Руф.
Лодки миновали реку более чем за час переправы. Варвары гребли с ленцой. На другом берегу уже собрались люди. Множество обитателей крепости вывалили к воде, чтобы встретить своих и подразнить пленных. Дети свистели и бегали вдоль их понурых рядов, строя рожи, высовывая языки и приставляя к головами пальцы-«рожки».
Женщины, стиравшие белье у берега, перестали бить тряпки о камни и оттирать их песком, а выпрямились и замахали в сторону прибывших морковками отжатых полотнищ. Их голоса сливались в один неодобрительный гул: «У-у!!!»
– Удивляет ли тебя тот факт, что нас здесь не любят? – со смешком спросил Лепид. – Кажется, варвары не разделяют наших идей о триумфе над ними.
– На все воля Божья, – вздохнул друг.
Легат быстро глянул на друга: не «воля богов». В их с Юнией доме он давно заметил странность – ни ларов, ни жертвенника. Здесь нет ни фиников, ни гранатов, ну хоть бы шишек насыпали! Вместо них – изображение рыбы везде, где можно. Знак назаретян. А про эту секту говорят разное – мол, едят тело и пьют кровь. Стало быть, приносят человеческие жертвы?
– Слушай, – Лепид не выдержал. – Нас все рано убьют. Ты поклоняешься божеству из катакомб?
Руф коротко кивнул.
– Правда все, что о вас болтают?
Друг коротко хохотнул.
– Все сразу не может быть правдой.
– Сам знаешь. Кровь пьете?
– Вино. Дешевое.
– И жертвенное тело не едите?
– Хлеб.
– Тогда почему вас гонят?
– Боятся. – Руф задумался и добавил: – Правда глаза колет.
Лепид переварил сказанное, а потом с детской непосредственностью попросил, как просят подарков у родителей:
– А ты не мог бы сказать своему богу, что мы в беде?
– Думаешь, Он не знает? – хмыкнул Руф.
– А если знает, то почему не поможет? Тебе, например.
Руф снова помолчал, подставив лицо вечной измороси.
– Поможет. Только я не знаю, как.
Друг отстал, потому что пленных начали загонять в крепость. Гомонящая толпа с берега последовала за ними.
Деревянные укрепления на холме были обширны и, на беглый взгляд, вмещали в себя тысяч пять, не меньше. Множество домиков под соломенными крышами жались к стенам с внешней стороны холма. Видно, их обитатели, в случае чего, бежали в крепость. А так жили на приволье.
Гунды любили длинные дома с выпуклыми стенами без окон. Руф подумал бы, что эти постройки для скота, если бы люди поминутно не заходили в них и не выходили наружу, над крышами не вились бы дымки, а из раскрытых дверей не пахло кровяной похлебкой.
К воротам через валы вела дорога, крытая бревнами, которые чвакали и приподнимались из грязи, когда кто-то неудачно наступал на один их конец. Штурмом брать, двигаясь по ней, не следует – неудобство на бегу. А сверху, с обеих сторон, с валов по тебе идет прицельный огонь. Значит, надо иначе.
Руф отмечал детали, как если бы ему предстояло отсюда выбираться, и сам одергивал себя. Но не мог иначе – привычка.
Их провели под деревянными воротами, которые вглубь были насыпаны и одеты еловыми стволами локтей на 18 – 20-ть. Значит, такова здесь толщина стены. За частоколом еще валы и новый частокол с внутренней стороны.
Оглянулся на своих. Таких любознательных, как он, было немного. Но все же были, смотрели вокруг, вертели головами, прикидывали, как удобнее бежать. Остальные – понурое стадо. И опять неуместная в нынешнем положении мысль: надо выделить этих упрямцев, и дать им ход наверх, в трибуны. Лучше пусть командуют, чем теряются в общей массе легионеров.
Лепид, кстати, тоже был среди любопытных.
– Заметил наших, – сказал ему Руф. – Не все собираются умирать.
– Мне тоже как-то не хочется, – ответил друг. – Но, хоть убей на месте, не вижу выхода.
Руф тоже пока не видел, а потому предпочел глазеть по сторонам. Варвары оказались предусмотрительны. Их жилища не лепились под самыми стенами, а располагались ближе к середине крепости, оставляя пустое пространство. Во время осады и боев на стенах удобно подтаскивать и устанавливать котлы с горячим варом и смолой. А стрелы с внешней стороны не могут зажечь ничью крышу.
«Молодцы!» – против воли похвалил Руф.
Дома в крепости переплетались лабиринтами. Кузница единой крышей соединялась с хлевом, хлев с жилой постройкой, та слипалась стенами с дровяным сараем и так далее.
В центре бурга, над всеми крышами, высился еще пригорок с вертикально вкопанными в землю бревнами, украшенными черепами животных. Капище. Пленных окружили старики в темных одеждах. Их обритые головы и вымазанные синей краской лица ясно говорили – жрецы.
Судя по жестам, они требовали жертву своим кумирам. Сейчас, немедленно. В благодарность за победу. «Ну, вот и все», – подумал Руф, прикрывая глаза веками. Он не сомневался, что схватят именно его. Но из строя пленных вытащили какого-то безымянного солдата. Тот громко вопил и упирался. Черные плащи сгрудились над ним, так что беднягу перестало быть видно, и потащили вглубь лабиринта домиков, а оттуда к капищу на возвышении. Его крики были слышны еще довольно долго, пока разом не стихли, вероятно, прерванные каменным ножом. А со столбов поднялось и закаркало воронье, исполненное мрачной мудрости серых еловых дебрей.
– Одним человеком дело не кончится, – обронил Лепид. – Я долго простоял в предгорьях. Тамошним дикарям всегда было мало.
