Легат плохо соображал. А вот его друг, кажется, воспрянул духом. Воздух свободы подействовал на него, как кружка вина.
– Вон там просека, – сообщил он. – Варвары лес валят. Надо поискать, нет ли брошенных бревен.
– Зачем? – Руфу было все равно.
– Сделаем плоты. Ветками ивняка перевяжем, – не унимался Лепид. – Работы много. Но это единственный способ перебраться на тот берег. Единственный.
– Все равно нас съедят звери.
– Посиди-ка здесь, – Лепид прислонил друга к еловому стволу, а сам с остальными легионерами углубился в лес. Вдали стучали топоры. Видимо, варваров было немного, потому что быстро поднявшийся крик быстро же и прекратился.
«Теперь у нас есть инструменты», – констатировал Руф. Перед его глазами все стояло хмурое лицо Юнии, ее пальцы с обломанными ногтями, сжимавшие гриву лошади, ее испачканные, и не только в земле, ноги. Что она с собой сделала? Зачем? Да лучше бы их всех поубивали!
Бывшие пленные уже тащили бревна к берегу. Уже рубили прутья. Уже отпугивали волков, помахивая отобранными топорами.
Все эти люди обязаны свободой и жизнью только ей, но, если, паче чаяния, она спасется, как добиться от них уважения?
Руф подумал, что теперь ему совсем не надо жить. Товарищи оставят топор без присмотра и… Он сидел у ели, чувствуя спиной сырость ее ствола и отказывался обращать внимание, что снизу под задницей мох продавился, выпуская наверх болотную жижу. Он был в луже, но ощущал себя в дерьме.
Из-за соседних деревьев стали выходить волки. «Слава Богу», – подумал легат. Некрасивая смерть и не быстрая, но надо потерпеть, скоро все кончится.
На небесах он, конечно, ответит за свои прошлые дела, но их не так уж и много. Зато потом в рай. Он подождет Юнию, потому что вряд ли варвары надолго оставят ее в живых. Скажет ей, что она дуреха, высморкает нос и возьмет за руку. Вместе они как-нибудь да пробьются к хорошей жизни в Свете.
Волки сразу не бросились. Старая волчица, вся в комковатой облезлой шерсти, подошла к нему, понюхала, ткнула лапой и потрусила дальше по просеке. За ней вся стая.
Не голодны? Тогда зачем вообще показались? «Даже волки не едят мертвечины», – подумал Руф. Или у Бога были на него другие планы? Сейчас бы он принял смерть, как полное небытие – без звуков, памяти, света. Погружение в никуда. Но такой милости легат, видно, не заслужил.
⁂
Первые плоты были готовы к вечеру. Переправу решили начать утром следующего дня. Но едва развиднелось, бывшие пленные различили на противоположном берегу выступившие из-под лесной сени когорты. Люди там тоже спускали на воду лодки, валили лес, строили плоты.
– Смотри, наши! – глупо обрадовался Лепид. – За нами пришли.
– Опоздали, – без всякой радости обронил Руф.
Друг скис, но ненадолго.
– Возможно, нам не удастся спасти твою жену, но отомстим мы за нее точно.
– Мы не мстим.
Лепид схватил Руфа за плечи.
– Да ты лациец или кто? Мы сожжем это воронье гнездо, посадим их вождей на колья, отымеем всех женщин, а головами детей украсим частокол.
– Юния бы этого не хотела.
– Зато мы хотим, – рявкнул легат. – Ты чувствуешь только свою боль. Я понимаю. Но подумай, как все унижены! Каждый жаждет поквитаться.
«Каждый, кроме меня». Или он тоже? Разве он не человек? Разве в его жилах вода?
– Сделаем это, – сказал Руф, на минуту поддавшись прежним привычкам. Он поднялся и тоже двинулся к берегу. – Надо выйти навстречу нашим и убедить их построить наплавной мост. Полно веток для фашин. Пусть начинают тянуть. Мы им поможем.
Здравая идея. Первый плот с бывшими пленными оторвался от берега, его немного покрутило на стремнине, потом он выровнялся и без приключений достиг противоположной стороны. Ткнулся в серый, крупный, как галька, песок.
Их немедленно окружили свои, хлопали по спинам, подбадривали. Оказалось, за завесой леса легионеры Мартелла уже начали возводить новый лагерь. Причем работали на славу: будто намеревались тут поселиться. Вкапываться лацийцы умели!
Руфа тут же повели в палатку командующего. Проконсул едва справился с желанием вскочить и заорать дурным голосом: «Где твоя жена?!»
– Вы опоздали, – процедил сквозь зубы легат.
– Я знаю, – отозвался Авл, не понимая, должен ли оправдываться, что женщина ускользнула. Решил – не надо. Люди в его положении вообще никому не объясняют свои действия. – Я знаю, – повторил Мартелл. – Она слишком давно уехала. Мы ее не нашли. Теперь я просто хочу сжечь эту крепость. И всех, кто там живет.
– Вместе с Юнией?
Авл даже как-то не расслышал сразу.
– Она жива? – Его удивление невозможно было подделать. Жива после… Он не хотел додумывать, тем более говорить вслух при Руфе подобные вещи.
А при себе самом хотел? Не мог даже вообразить. Считал, ее уже нет. Когда оставался один, кричал, переворачивал мебель, хватал Карру за горло: «Ты виновата, ты!» Тварь только хохотала. И тут же исчезала – вероятно, ей просто не за что было зацепиться в его мыслях. Ни одной грязной или гнусной. Только гнев, отчаяние и боль.
В кои-то веки встретил хорошего человека, которому от него ничего, ровным счетом ничего не надо. И что? И вот! Ее постигла самая ужасная для женщины смерть.
Авл уже сказал себе, что это его наказание, расплата ему, негодяю, за все прошлые и нынешние грехи. Словом, проконсул считал жену легата мертвой, и тут сам Руф говорит ему, что она в крепости.
– Ты ее видел?
Пришлось рассказать. Легат вымучивал каждое слово. Оба чувствовали напряжение друг с другом, будто Руф знал о тайне Мартелла.
– Этот… Эрменрих… ну, вождь у них один, сказал, что оставит ее у себя младшей женой.
«Да я его козу заставлю отыметь перед строем, – чуть не взвыл Авл. – А потом зарежу, как свинью. Нет, сначала отрежу яйца. Ему и всем его… всем мужчинам в этой крепости».
Мартелл не заметил, что говорит вслух. Что на лице Руфа полное понимание. Что они, хоть и претендуют на одну женщину, временно заключили негласный союз по ее спасению. Как много можно сказать, не произнося ни единого слова!
– Надо ее оттуда вытащить. Хоть как, – сказал проконсул. – Прежде чем мы начнем осаду. А то… мало ли что им взбредет в голову.
Руф не мог положиться на логику дикарей.
– Она им чужая, – продолжал Авл. – Не от их корня. Жрецы не отстанут от вождей, будут требовать ее заклания. Неугодна их духам-покровителям.
До легата дошел смысл слов командующего: никакой Эрменрих не сможет защитить младшую жену, если все обитатели Хохенбурга начнут требовать отдать ее под нож, грозя карой предков.
– Надо узнать у живущих при нас гундок, когда у них ближайший праздник.
